Кристина Струк - Между молотом и наковальней

Что делать теперь? Выйти из дому. Прыгнуть в метро. Ехать на Арсенальную, на смотровую площадку. Там, где мы и познакомились. Глупо даже предполагать, что мы встретимся. Но меня словно ударило током. 22 мая. Сегодня 22 мая – день, когда мы познакомились. Не считая того случая, когда он однажды «спас» меня во время акции и канул в неизвестность. 22 мая. Когда он подошел и попросил у меня сигарету, после чего мы гуляли до утра.

Хочешь бороться – учись врать. Если ты будешь орать о всех несправедливостях и толкать людей в состояние шока – ничего, кроме неконтролируемой агрессии ты не получишь. Дабы заполучить единомышленников, необходимо говорить правду, но приправлять её домыслами из разряда: «Если мы начнем делать это… то всё поменяется». Где доказательства, что методы действенны? Это просто плоды твоей фантазии, твоё видение вещей, покуда это не стало реальностью, то – ложь. Мой путь лжи начался с похода в жилище Ромы. Милейшая бабушка, встретившая меня, долго причитала о том, почему же Рома ничего ей не сказал, что наша горячо любимая матушка приболела, ну да, он говорил, что уезжает к родственникам погостить, но сказал бы хоть слово, помогла бы, чем смогла! Наши сердобольные бабушки, почему же вы верите всему, а ведь будь я каким-то проходимцем, аферистом, искателем легкой добычи, она бы отдала мне крохи своей пенсии на благое дело. Я бессвязно бормотал, что Рома будет глядеть больную маму, как старший брат – он теперь за главного, а меня отправил лишь вещи собрать. «Конечно, конечно», повторяла она, пытаясь всучить деньги, что он оплатил за проживание на два месяца вперед, я стойко держал оборону, пытаясь отмахнуться от её дрожащих рук, бормоча себе под нос: «Я и одежду-то брать всю не буду, можете выбросить или отдать кому-то». Одежду я брал лишь для вида, меня интересовало другое: книги, блокноты, коробки, в каких я нашел неизвестные мне детальки механизмов, какие-то чертежи и схемы. Одежду я кое-как побросал в дорожную сумку, здесь же найденную и потратил порядка двадцати минут, дабы стащить всё это вниз в такси. Бабуля на прощание просила позвонить, все нахваливала, какие мы с «братом» хорошие и что она желает скорейшего выздоровления маме и будет ждать Рому назад. «Ждать придется слишком долго», – подумал я, но вслух сказать не решился.

Уже дома, разбирая всё нажитое моим, как мне тогда казалось, единственным другом, я понимал, какой странной и опасной жизнью он жил. Мне трудно было разобрать кодировки и шифры, какие он использовал в своих записях, в основном тут были даты и места, всё было расписано поминутно, мне понадобился год, чтобы восстановить картину его жизни.

Однажды Миша презрительно бросил мне: «О да, Рома творил великие дела, боролся за справедливость, но он был наемником», что пролило мне след на то, почему его записи делились на две части – в одной он продумывал каждый ход, делал много заметок, в другой были в основном сухие цифры и суммы.

Позже я узнаю, что наемники – вещь весьма распространенная в анархо-обществе и, что ещё хуже, наемников под видом анархистов ещё больше, чем тех, кто движем идеей разрушения правящего строя, лишения самопровозглашённой элиты всех их благ, жаждущих равенства и, то, что до сих пор остается для наблюдателей парадоксом и оксюмороном, желанием порядка. Да, анархисты хотят порядок, но, чтобы его заполучить, необходимо посеять разрушение и заново отстроить всё.

Наемники иногда слишком входили во вкус, превращаясь в лакеев у «сильных мира сего». К примеру, один депутат точит зуб на другого. Он хитер, поэтому он берет наемников и поручает им рыть компромат, а потом наемники, приведя с собой толпу разъяренных и требующих справедливости, какие либо такие же проплаченные, либо им хорошенько промыли мозги, своими «акциями» испортят репутацию, а то и вовсе – разрушат карьеру. Вот такой вот один из ходов на шахматной доске политики, что дает шах и мат.

– Приходи в понедельник к Дому с химерами – не пожалеешь. Твой должен быть в курсе, так и быть, бери его с собой.

Он мерзко усмехнулся и ретировался. Между собой мы обзывали его Оборотнем, хотя он настаивал, что он Шакал. В любых знаковых акциях ему нужно было принять участие, но в отличии от других анархистов, он показушничал перед прессой, пытаясь попасть в кадр и дать кому-то интервью. Если наша компания единомышленников (как правило, лица были всё те же, если и приходил кто-то новый, то это был человек, приведенный кем-то из «своих», «с улицы» никого не было, но даже с новичками мы осторожничали) собиралась с целью обсудить новые акции или просто поговорить про извечное «неравенство», «беспредел», «перевороты», приход Оборотня всегда встречался холодно. Он учился на журналиста и очень хотел прорваться в СМИ. Вместо того, чтобы взять в руки резюме и пройтись по изданиям и телеканалам, он хотел «светиться» везде, где только можно. На жизнь он зарабатывал съемкам в массовке, после каких пафосно плевался: «Ну вы только посмотрите не этих поганых буржуев! Для того, чтобы „отмыть“ деньги, они уже в киноиндустрию прорвались, снимать какое-то дерьмо, в смете пишутся одни цифры, вкладываются другие, экономят на всем, а потом ещё на этом заработать хотят, всего им мало! Ничего, ничего, скоро мы их проучим! А я напишу об этом разрывную статью, чтобы каждый знал врага в лицо!». В какой-то момент мы устали интересоваться, зачем же он снимается в таком «дерьме», тем самым поощряя его производство. Перестали язвить, как же он их учить собирался. Почему же статью не пишет (по правде, мы ни разу и не видели, чтобы он хоть что-то писал). Прогонять его тоже было бесполезно – как ни странно, он таки знал нужных людей, какие могут помочь в случае проблем с законом, если кого-то таки арестуют. И мы воспринимали его как фоновый назойливый шум: звук где-то рядом, вот только никто не знает, как его выключить, оттого и решили свыкнуться.

Как зарождаются «акции»?

Зачастую, это связано в каким-то действиями политиков, вызывающие общественный резонанс. Анархисты срабатывают как реагенты, улавливая изменения настроения жителей страны. Общественность воспринимает анархистов чуть ли не как террористов и боится их, но не все бегают с коктейлями Молотова и жаждой рушить всё на своем пути. И не всегда они всё рушат, только в тех случаях, когда проще всё испорченное и прогнившее стереть с лица Земли, дабы на нем появилось что-то благородное и крепкое. Среди анархистов есть те, кто просто занимаются мониторингом политического ринга и докладывают более радикальным персонажам о том, что творится в кулуарах, а что планируется. Те же передают далее по цепочке, и зачинатели принимают решение: сделать выпад или просто держать информацию подобно козырям в рукавах. Есть те, кто мнит себя главнокомандующими и мозгом организации, они с пламенными речами распяливают злобу и подстрекают «новичков», описывают план действий и бывает, что и вовсе не участвуют в забастовках, акциях, пикетах. Сторонними наблюдателями растворяются в толпе зевак, иной раз могут начать «песочить» постфактум, мол, слишком буйно или напротив – недостаточно убедительно. Парадокс в том, что к Действию, длиною в час (такое часто бывает – вызывают милицию, они бунтующих благополучно «пакуют»), готовятся месяцами. В СМИ это мусолится неделю-вторую, сменяясь новыми новостями. Чтобы недовольство не сходило со страниц газет и с телеэкранов, акции нужны на постоянной основе, что требует большое количество человеческих ресурсов. Но что делать, если одни отсиживают своих трое-пятнадцать суток, а то и больше, другие испугались и более в этом участвовать не хотят? И тогда у нас наступил момент, когда пропал хотя бы минимальный фейс-контроль и все желающие принимались и вводились в курс дела. Я всегда старалась держаться от них подальше, видя в каждом из них осведомителей или просто фанатичных придурков с жаждой взрывать или стрелять. Они не понимали идеологии, не видели конечной цели – отстроить современное общество с властью, какая подчинена людям простым, какие сами будут выбирать их подобно тому, как начальник набирает себе подчиненных, с таким же успехом их увольнять. Строить прогрессивное общество, какое абсолютно независимо живет, занимается производством, экспортом, процветанием страны. Где не ощущается так остро разница между «богатый» и «бедный», где абсолютная прозрачность на всех уровнях: человек знает, за что отдает свои налоги и куда они идут, а не сидит, плюясь у экрана, глядя как чиновник отдыхает на ЕГО кровно заработанные 19,5% зарплаты на своей вилле на Лазурном побережье. Где страна в составе такой желанной Европы и живет как Европа: президент едет на работу на велосипеде, а пенсия позволяет старикам наконец пожить в своё удовольствие, путешествовать и не попрошайничать на улице. И это не утопия, это то, ради чего не страшно применять радикальные действия, ночевать на нарах, дабы выйти потом на свободу и с удвоенной силой продолжать бороться. Но фанатики, каких приводили, были подобны змеям: шипели, хотели напасть, удушить, выпустить свой яд. Я искренне пыталась порой объяснить им смысл наших действий, но они слушали в полуха и кивали как болванчики. С моим возлюбленным, оставаясь наедине, я искренне негодовала об этом, он лишь вздыхал: