Александр Лышков - Олежкины истории. Повести и рассказы

В числе большинства, направленного на спасатель, оказался и Олег.

Практикантам отвели довольно просторный кубрик в кормовой части судна. В помещении было жарко, вентилятор не помогал, что-то монотонно выло, с камбуза несло кислой капустой. Ночь прошла беспокойно. Мучила духота, временами что-то начинало подвывать, хлопали тяжёлые двери, топали чьи-то башмаки, судно покачивало – до сна ли тут. В шесть часов утра подъём – «Команде вставать!», а затем через каждые пять минут звонки-команды, команды-звонки. К построению далеко не все успели привести себя в порядок.

Стоя в строю, Олег, как и остальные, чувствует себя неким инородным телом в этом сложном организме, жизнедеятельность которого подчинена на первый взгляд довольно мудрёным, малопонятным для неискушённого в морской службе человека правилам и законам. Но вместе с тем во всей этой, казалось бы, никчёмной суете присутствует некая логика и заложен скрытый смысл.

Ещё не успев ознакомиться даже с искусством крепления гюйса к вороту форменки, и правильно, без привычной проверки в зеркале – их здесь просто нет – водружать на голову бескозырку, чтобы её ленточки не свешивались на плечо, он с чувством, похожим на зависть, всматривается в стоящих напротив моряков и пытается принять такую же бравую, и в то же время непринуждённую и независимую позу. Но всё, что удаётся пока, это с трудом сдерживать зевоту и перестать переминаться с ноги на ногу.

Тяжёлые, уже кем-то до него разношенные ботинки, именуемые на флоте – лучшего термина не подберёшь – словом «гады», несмотря на плотную шнуровку, болтаются на ступнях и создают необычное, столь бесполезное и ненужное здесь, а вовсе не там, где хотелось бы, ощущение внутренней свободы.

Замполит, казалось бы, ждёт реакции на своё замечание.

Миша молча смотрит поверх его головы куда-то в сторону кладбищенских крестов, и в его маслянистых задумчивых глазах сквозит не то досада, не то безразличие, как некая защитная реакция организма в ответ на вечно недружелюбно настроенную против него и его соплеменников внешней среды. Да, измельчали нынче комиссары, измельчали. Об этом ли мечтали их предшественники, кстати, многие из которых – его братья по крови, облачённые в чёрные кожаные регланы, с маузерами на боку, своими пылкими речами воодушевляющие народные массы и приводящие в трепет разного рода контру в ещё сравнительно недалёкие революционные годы? Наверняка где-то там, на погосте, покоится прах не одного из тех пламенных агитаторов, которые сложили головы в борьбе за лучшую долю, и не только для себя, заметьте, но и для простого народа. А нынешних, видите ли, его внешний вид не устраивает.

– Есть, побриться.

Заместитель, удовлетворённый фактом своей сопричастности к процессу поддержания уставного порядка на корабле, следует дальше.

Закончив осмотр, помощник рапортует командиру о готовности к подъёму флага. Звучит горн, и бело-голубой стяг взвивается над кораблём. Начинается первый день их пребывания на практике.

Вальяжной жизни – шкафут

Олег даже не успевает заметить, как пролетает первый день. Стандартная программа, как и в любом новом месте: знакомство с распорядком дня, правила противопожарной безопасности, основы борьбы за живучесть. Причём последняя почему-то воспринимается исключительно в негативно. В том смысле, что так обычно выражаются о негодяях и преступниках, с которыми никак не справиться. Дескать – вот гад, живучий.

Слушать всё это скучно до ломоты в зубах, хотя понимаешь, что здесь мелочей нет – многие инструкции писаны кровью тех, кто легкомысленно пренебрёг ими в своё время. Далее – поверхностное знакомство с кораблём и его назначением. Как и при посещении музея, Олега уже в третьем отсеке начинает откровенно клонить в сон. Так же, как и разнообразные экспонаты – искусно выполненные ювелирные изделия или предметы прикладного искусства, выложенные на стандартных прилавках, закрытых стеклом, или полотна известных мастеров в позолоченном багете рам, насыщающие предел эстетического восприятия ещё в первых залах музея, так и обилие однообразных корабельных приборов, надписей, пучков кабельных трасс и трубопроводов вскоре сливаются в единую картину, и речь механика, местного экскурсовода, воспринимается, как однообразный, монотонный фон.

Но запоминается главное. У каждого на корабле в своём заведовании имеется матчасть, которую он обслуживает и за которую отвечает. При этом все системы и устройства корабля расписаны за экипажем, и ничто не остаётся бесхозным. Даже не подверженные износу и повреждению чугунные кнехты, требующие, разве что, косметической подкраски к дню флота.

Перед тем, как получить в заведование что-либо, каждым сдаётся зачёт на самостоятельно управление этим чем-либо, чтобы пользоваться им и шибко не испортить. А, поскольку практикантов учить особо некогда, да и двух нянек у одного дитя быть не может, они так и остаются «безлошадными». Койка не в счёт: на этой лошади ни борозды не вспахать, ни покататься. Хотя, кое-что им всё же доверяют, чтобы не очень-то вальяжно здесь себя чувствовали. И называется это объектом приборки. Ибо ветошью его даже при большом желании испортить сложно.

Объекты эти закрепляются за всеми на утреннем построении на следующий день. Помощник командира после зачтения их списка напоминает всем непреложную истину о том, что на флоте стрельба куётся на приборке. Интересно, в кого они здесь, на спасателе, стрелять собираются? Не в спасённых же! Может, конкурентов отгонять?

Олегу достаётся левый шкафут. Что это такое и где расположен неведомый доселе фрагмент корабля с этим загадочным названием, ему невдомёк. На помощь приходит Шура Венцель – этот объект им выделили на пару.

Шурик не напрасно слывёт знатоком флота и его славных традиций. Флот у него, наверное, в крови. Мать преподаёт в корабелке начертательную геометрию, отец – конструктор в проектном бюро. И не просто конструктор. Не то главный, не то ведущий. Вечная неразбериха с этими названиями, думает Олег. Ибо, по его разумению, ведёт тот, кто стоит во главе. Потому он и ведущий. А раз во главе, то он же и главный. В общем, беда с этим. А книги Соболева и Канецкого у Шуры буквально настольные. Да и с учёбой у него всё в порядке, даром что круглый отличник и «ленинский стипендиат».

– Идём за мной, – говорит он приятелю на следующее утро после прозвучавшей команды «Начать приборку». Он коротким путём – когда только успел так уверенно освоиться в коридорах спасателя? – ведёт его на палубу левого борта.

В носу палуба упирается в полубак с идущим наверх трапом, на юте обзор ограничивается помещением с дверью со скруглёнными углами. Дверь оборудована кремальерным затвором, за ней – барокамера. Здесь проходят декомпрессию глубоководники после спусков. Сейчас она пустует, погружений давно не было. Шура обводит глазами окружающее пространство и поясняет, что это вот и называется шкафутом. Что бы я без него делал, думает Олег.