Александр Лышков - Олежкины истории. Повести и рассказы

Здесь они не одни. В средней части этого самого шкафута, оперевшись спиной о закреплённую на кран-балке внушительную грушу водолазного колокола, стоит какой-то матрос. На потёртых погончиках его робы красуется пара золотистых лычек, пилотка на голове небрежно сдвинута на лоб, во рту – сигарета. Старослужащий, догадывается Олег. Увидев студентов, он подходит к леерам, делает пару затяжек и швыряет окурок за борт.

– На приборку? – интересуется он, глядя на студентов, и получив от Шуры утвердительный ответ, удовлетворённо кивает. – Приступайте. Я здесь старший.

– А делать то что?

– Возьми «раёк» в кранцах, обрез там же найдёшь. Вода – здесь, – он кивает на вентиль. – Ну и палубу драй. А ты, – он поворачивается к Олегу, – бери ветошь и протирай леера.

Матросу наплевать, что перед ним без пяти минут лейтенанты. Раз ещё толком не служили, значит, «караси». Сам-то он здесь уже третий год службу правит.

К удивлению Олега, у его приятеля не возникает никаких вопросов по поводу услышанного. Он по-деловому направляется в сторону металлического шкафа, примыкающего к корабельной надстройке, раскрывает его дверцы и вытаскивает оттуда верёвочную швабру и тазик, наполняет его водой и принимается елозить шваброй по палубе. Управляется он с ней уверено, со знанием дела. Да он никак срочную успел где-то пройти! – мелькает в голове у Олега странная догадка, но он тут же отгоняет её. Венцель, как и все они, на подобном корабле впервые, да и с кранцами раньше дело вряд ли имел. Но по нему не скажешь – эк он ловко этот «раёк» в обрезе полощет!

На его вопрос, откуда у него такие тонкие познания в сленге, Шурик только пожимает плечами.

– Обычно её «машкой» называют. Ну, а где «машка», там и «раёк». Рая – тоже ведь имя женское.

Олег берёт протянутую матросом тряпку и начинает протирать стойки леерного ограждения. Пока так. А там, может, и стрельбу доверят!

Истинная ипостась замполита

На следующее день вчерашняя история с утренним построением повторяется. Перекличка по алфавитному списку, осмотр внешнего вида. Замполит опять останавливается перед Аксельдорфом и делает ему прежнее замечание. Миша с широко раскрытыми глазами начинает искренне убеждать его, что он ещё накануне, сразу же после его указания, привёл своё лицо в идеальный порядок. А перед сном ещё раз побрился, на всякий случай. Ну просто эталон исполнительности, образец для подражания!

Замполит ошарашенно смотрит на него – на первый взгляд Миша производит впечатление вполне вменяемого человека. Наконец, до него доходит скрытый, немного издевательский подтекст его ответа, и его щёки начинают багроветь. Он молча раскрывает свою вечную спутницу – красную кожаную папку с золотым тиснением, цветом напоминающую его лицо, и достаёт из неё лист бумаги. Все замирают: неужели он занесёт его в какой-нибудь чёрный список для доклада руководителю практики? Но замполит поступает иначе – он берёт лист двумя руками, подносит к Мишиному лицу и свободным краем листа проводит по его щеке. Раздаётся отчётливый скрежет.

– Чтобы я этого больше не слышал! Вам понятно?

Миша кивает. Замполит продолжает смотреть на него, ожидая чего-то большего.

– А правила субординации вам, товарищ студент, известны?

– Так точно, – спохватившись, вспоминает Миша нужное словосочетание.

На перекуре товарищи обступают Аксельдорфа, начинают подтрунивать над ним. Дескать, ты становишься узнаваемой персоной, пользуешься популярностью у замполита. Миша держится невозмутимо.

– Прежде я лишь смутно догадывался, зачем им здесь, на этом затрапезном судёнышке, политработник. И для чего ему эта папка. Теперь знаю точно. Он водолазов перед погружением осматривает, чтобы те своим видом терпящих бедствие моряков и прочих обитателей подводного мира не отпугивали. Русалок, к примеру. Заместитель командира по бритью. Зампобрит.

Прогары

Каждый проведенный здесь день приносит им всё новые и новые открытия. Вот и сегодня к «шкафуту» и «кранцам» добавилось ещё одно понятие – «прогары». Но об этом – по порядку.

На вечернем построении экипажа помощник распекает какого-то бойца за несоблюдение надлежащей формы одежды. В отличие от остальных, на его ногах не ботинки, а кожаные тапочки. В своё оправдание тот упоминает какие-то «прогары», которые он сейчас чинит. Большего разобрать не удаётся. Да и предмет диалога никого особо не волнует. Большинство мечтает о вечернем чае и скором отбое.

Сергей Артюхов, стоящий на краю шеренги, становится невольным свидетелем этой разборки. Судя по его лицу, эта беседа чем-то заинтриговала его. Как выясняется позже, неподдельный его интерес вызвал прозвучавший вскользь термин «прогары», и Сергей теряется в догадках. Видимо, рассуждает он, это связано с энергетической установкой, в которой при долгой или неправильной эксплуатации и возникают эти самые «прогары», которые и нужно периодически чинить. А в «гадах» устранять эти дефекты никак не положено, и даже опасно, потому как, работая в них, можно повредить ещё что-нибудь, ценное и хрупкое.

А, может, ступни ног должны быть особо чувствительными, способными эти «прогары» нащупывать их или обходить стороной, чтобы не проваливаться. Вот он и обут соответствующим образом – в тапочки. А судя по тому, что начальник после этого объяснения оставляет моряка в покое, довод это его вполне удовлетворяет. Это ещё больше убеждает Артюхова в справедливости своей догадки. Но его продолжает терзать любопытство, где же эти загадочные «прогары» возникают и как они выглядят.

После роспуска стоя он разыскивает нарушителя формы одежды и пристаёт к нему с расспросами – что это за «прогары» такие, к которым нужно подступаться только в тапочках.

Каково же его удивление, когда выясняется, что «прогары» – это всего-навсего обыкновенные флотские «гады», с тем лишь отличием, что они без шнурков, на резинках. Почему без шнурков – чтобы легче сбрасывать, если оказался за бортом. А у моряка они прохудились.

О своём открытии Артюхов рассказывает товарищам на перекуре. Просвещённые, они кивают, понимающе. Но само происхождения этого слова остаётся загадкой. Но только не для Венцеля.

Он поясняет, что в петровские времена, когда вводилась форма на флоте, так назывался пчелиный млей, который не горел, а плавился. И в воде не растворялся. Им то и клеили подошвы к своим ботинкам моряки.

Их ай-кью продолжает расти.

Покурим?

К компании курящих присоединяется Миша Аксельдорф.

– Покурим? – говорит он своему приятелю. Это его традиционный вопрос-обращение подразумевает просьбу сигареты, поскольку своих у него, зачастую, не водится.