Мубарак Раби - Добрые люди. Роман

– Я не был достоин этой чести, сиди.

И тут в разговор вступил его дядя:

– Вот такая она, нынешняя молодежь! Не интересуется родственными узами, не ищет своей родни…

И он в который раз стал пересказывать историю прадеда аль-Мансури, который хотя и покинул деревню, но завещал своим сыновьям не забывать родных мест и своих земляков. Он вспоминал, как аль-Мансури еще юношей приезжал со своим отцом в деревню во время сбора урожая. А потом, обратившись к аль-Мансури, который, казалось, верил во все, что тот говорил, сказал:

– И все же, хадж, согласись со мной, что после смерти твоего отца, да ниспошлет ему Аллах свою милость, ты навещал нас не очень-то часто.

Аль-Мансури изобразил на лице глубокую скорбь:

– Здоровье, хадж, уже не то.

Хадж Али согласно кивнул в ответ: аль-Мансури напомнил ему и о своих собственных болезнях, он нашарил рукой пульверизатор и несколько раз впрыснул себе лекарство в горло, хотя по нему и не было заметно, что у него начинается приступ кашля.

Аль-Мансури снова обратился к Касему:

– А где ты учишься? Я не очень-то хорошо понял это со слов твоего дяди.

– На филологическом факультете. Отделение…

Аль-Мансури перебил его: он никогда не интересовался подробностями:

– Я знаю многих студентов, они иногда обращаются ко мне за помощью. Да простит Аллах, не помню их имен, но мой племянник и факих ат-Таги записывают все имена, ты наверняка знаешь кого-нибудь из них.

Касем поспешил ответить аль-Мансури, судорожно сжимая в руке стакан чая, который подал ему мальчик-слуга, и ему показалось, что он слышит чей-то чужой голос:

– Да, вы так добры. Вы несете добро и счастье, ведь школы, больницы, мечети, которые вы построили…

Аль-Мансури перебил, не обращая внимания на его слова:

– Моей заслуги, сынок, в этом нет. Это щедрая рука Аллаха дарует, строит, осыпает нас милостями, а я всего лишь орудие для исполнения воли Всевышнего.

Он помолчал немного, а потом принялся повторять: «Нет силы и мощи, кроме как у Аллаха!», а горошинки четок так и переливались, быстро мелькая в его пальцах. Наконец, остановившись, он прибавил:

– Мы должны гордиться тем, что оставили нам наши предки. Далеко мне до своего отца! Ведь я видел, как он был щедр и великодушен, сынок.

Эти слова всколыхнули бурю в душе хаджа Али, так ветер надувает широкие паруса, он принялся воскрешать в своих речах образы прошлого, предков, благодатного времени, восхвалять умеренность людей в желаниях и поступках, их умение довольствоваться малым, не то что сейчас. Говоря о давно минувших днях, он рассказывал, что тогда даже стакан чая уже казался счастьем и каким счастьем! У них в деревне медный поднос, чайник и стаканы были только в доме у его отца. Да и во всем племени этим владели лишь немногие, может, не больше пяти семей, и, когда у кого-нибудь в доме останавливался гость, то отправляли верхового до ближайшей деревни, чтобы одолжить все необходимое для чая. Иногда тот занимал даже и сам чай и сахар. И никто не считал это зазорным, а нынче ни от кого и слова не услышишь о благодеяниях господних. И он закончил убежденно, обращаясь к аль-Мансури, который, казалось, по-настоящему понимал его:

– Люди разучились довольствоваться малым, хадж.

Аль-Мансури с воодушевлением подхватил его слова:

– Многое утрачено, хадж, – вера, благодарность, благотворительность, очень многое, брат мой…

Хадж Али кивнул:

– Я тоже имел в виду, что люди утратили умеренность, веру и… и многое другое.

Касем почувствовал себя лишним, на него совсем не обращали внимания, а аль-Мансури тоже принялся рассуждать о прошлом, когда человек и один финик, и чашку воды, и ломоть хлеба почитал за благо, не то, что нынче:

– Деньги, каждый требует денег, – возмущенно говорил он. – Даже нищие и попрошайки уже не довольствуются куском хлеба насущного. Утром подашь, а он к тебе норовит вернуться и в полдень, и вечером… О Аллах, Аллах…

В пальцах хаджа Али быстро замелькали четки. Потом он вдруг остановился и обратился к аль-Мансури таким голосом, словно раскрывал ему страшную тайну:

– Ты только послушай, хадж, что я скажу тебе по поводу нынешней умеренности и благодарности…

В нескольких словах он описал образ одного крупного чиновника, который не то что не просит подаяния ломтем хлеба или одним фиником, а требует протекции для продвижения по службе. Или еще один очень большой; человек, который только и ищет возможностей, как бы забраться повыше, а еще третий, и четвертый… Все они трясутся за свое место и только и думают о том, как бы пробиться повыше… Он недовольно махнул рукой и снова принялся за четки, сказав при этом:

– Каждый попрошайничает, словно нищий… Помилуй и спаси нас Аллах!

Эти истории о золотом времени умеренности и благотворительности и о настоящем, полном алчности и корыстолюбия, как-то сближали этих двух людей, а Касем казался среди них каким-то неизвестным звеном, вырванным из времени и не принадлежавшим к определенному периоду.

Вошел слуга и накрыл стол для обеда в дальнем углу этой просторной комнаты. Следом за ним вошел человек, судя по всему, приехавший из деревни, в ветхой одежде, было видно, что он рад этому дому и его обитателям. На нем была черная джеллаба из грубой шерсти, на голове – чалма, на ногах – разбитые башмаки, которые он снял у порога. Грубой шершавой рукой он пожал руку Касема и его дяди и занял место около стола, сказав при этом по-крестьянски добродушно:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Эпиктет (ок.50 – ок. 140) – греческий философ-стоик. В центре его учения – выработка и сохранение такой нравственной позиции, при которой человек в любых условиях богатства или нищеты, власти или рабства сохраняет внутреннюю независимость от этих условий и духовную свободу.

Си – сокращенное от «сиди» (арабск. «мой господин»). Уважительная форма обращения к мужчине в странах Северной Африки.

Буракрак – река в Рабате, столице Марокко.

Город, расположенный на другом берегу реки Буракрак по соседству с Рабатом.

Уездный шейх – глава уезда.

Каид – староста деревни.

Махзен – центральная власть султана Марокко.