Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

Федор Константинович, как игрок самый бывалый, понял, что пора вести партию, как только произошла первая смена блюд.

– Игорь, – обратился он к Гарику, – я тут крем уха слышал, что дела у вас идут как нельзя лучше?

– Да, спасибо, не жалуемся, – ответил Гарик.

– Я даже слышал, – продолжал Федор Константинович, – что вы собираетесь расширяться?

– Ну, это смотря в каком смысле, – ответил Гарик неопределенно.

– В прямом.

– Мы пока стараемся, все что зарабатываем, опять вкладывать в дело, так и расширяемся.

– И есть, что вкладывать?

– Да, прибыль хорошая выходит. Поставки увеличиваем, так что даже подумали о том, чтобы купить грузовик, потому что на легковушке…

– Я понял. Борис мне сказал, что это могло бы стать его, так сказать, вкладом в общий котел с правом войти в долю? Это так?

– Да, все верно. Я посчитал, что новая «Газель» стоит почти столько, сколько я сам вложил первоначально, так что будем работать на равных, пятьдесят на пятьдесят.

– А откуда, прости, у тебя такие деньги? Извини еще раз, что интересуюсь.

– Ничего, мне отец одолжил. Я ему обещал вернуть, как только дело наладится и будет такая возможность. Он согласился.

– Все ясно. Значит, бизнесу нужны дополнительные вливания?

– Это всегда так – чем больше вкладываешь, тем больше получаешь.

– Отлично. Но соглашение, я так понимаю, джентльменское?

Гарик понял, на что намекает Федор Константинович, и так как крыть ему было нечем, он посчитал лучшим говорить открыто:

– Джентльменское, но я потому только Бориса и позвал, что мы с ним всю жизнь знакомы, и даже больше того, так что ножи друг другу в спину втыкать, я надеюсь, не станем.

Федор Константинович оценил ответ по достоинству. Он знал Игоря и в нем почти не сомневался, просто хотел услышать, что скажет он сам. Ответ, повторим, его порадовал. С тем он предложил:

– Пойдемте, ребята, перекурим.

Мужчины поднялись из-за стола и вышли на балкон, а женщины принялись собирать посуду и накрывать к чаю. Между собой Валентина Матвеевна и Анечка не обсуждали только что услышанное. Мужские дела их заботили мало, зато нашлись поводы к их женскому разговору. Анечка пожелала приобщиться к поварскому мастерству, и как только она проявила малейшую настойчивость, Валентина Матвеевна на удивление легко сдалась, и теперь с упоением объясняла, что, как и из чего она готовит. Анечка слушала, раскрыв рот, и стремилась поскорее изготовить что-нибудь собственными руками. Так прижившаяся традиция дала свои первые плоды.

– Ну, что я вам могу сказать, – начал Федор Константинович, выпуская дым, – предложение, конечно, хорошее, и стоящее, но…

Это «но» сразу отбросило Бориса на самое дно той ямы, из которой он так усердно и так тщетно пытался выбраться. Сердце его упало.

– Да, еще раз повторяю, что предложение хорошее, и я с ним согласен, но теперь я, к сожалению, не готов вам помочь, – Федор Константинович помолчал, снова выпуская дым, – в том смысле, что у меня на данный момент просто нет таких денег.

Борис глянул на отца быстрым взглядом, но даже в том быстром взгляде он не смог не проявить обуревавших его чувств. Федор Константинович заметил это и обратился лично к Борису:

– Боря, сын, пойми меня правильно, что именно теперь я просто не готов тебе помочь. Но я обещаю, что как только такая возможность появится, я непременно…

– Я все понял, – Борис был готов со стыда сквозь землю провалиться.

Зачем было звать Гарика, чтобы при нем дать полный отлуп? Это что? Изощренные способы пытки? Выставить меня полным кретином перед другом, перед которым я и так уже ниже некуда? Что, вчера нельзя было сказать?

Буря бушевала у него в сердце. Он был готов разорвать отца на мелкие кусочки. Он был взбешен, разъярен! И стараясь не подавать виду своим чувствам и видя, что это ему не удается, злился еще больше. Он покраснел, потом побледнел, и бледнел все сильнее и сильнее, пока глаза на его безжизненном лице не превратились в черные пламенеющие угли. Он уже ничего не слышал и не желал слышать…

– Сынок, – ласково обратился к нему Федор Константинович, – прошу тебя, пойми…

Он положил руку ему на плечо. Но Борис в бешенстве стряхнул с себя эту руку:

– Да пошел ты!

Он выскочил с балкона и бросился в коридор. Он не хотел никого видеть. Он мечтал скорее вырваться отсюда, из этого дома, и побыть одному, и постараться как-нибудь справиться. Нет, такой подлости он не ожидал. И от кого? От собственного отца!

Гарик вскоре догнал его на улице. Борис шел, нервно вытягивая сигарету за сигаретой. Он ничего вокруг себя не видел. Ненависть, жуткая, черная, как космическая дыра, заливала ему глаза. И если бы теперь случайно кто-нибудь попался бы ему на пути, он вцепился бы в этого человека, и душил бы его, и схватил бы его и выбросил прочь с дороги, и пнул бы его ногой, и плюнул бы на него. Сволочь!

– Борька, брось, – говорил Гарик, едва поспевая за ним, – не надо. Да успокойся ты! Я тебя прошу. Не бери в голову. Что-нибудь придумаем. Ничего, справимся.

Он хотел взять Бориса за руку, чтобы остановить, но тот с такой силой отшвырнул его прочь, что Гарик даже испугался. Но вида не подал, постаравшись перевести в шутку:

– Не зря в армии пробыл – здоровый стал, как бык!

– Да пошел ты!

– Ладно, стой, послушай…

– Уйди, сказал, – произнес он сквозь зубы, – а не то… – и замахнулся крепко сжатым кулаком.

– Ну давай, бей! Бей! – заорал вдруг Гарик ни с того ни с сего. – Давай, дай мне в рожу, может, полегчает! А! Ну, чего стоишь?! Бей!

Борис сам отшатнулся, как от удара.

– Ты чего?

– А я тебе говорю, бей! – не унимался Гарик. – Врежь мне! Ну!

– Да пошел ты, – произнес Борис устало и отрешенно. – Отстань.

– От меня просто так не отделаешься, – сказал Гарик. – А знаешь что: чем драться, пойдем, лучше, выпьем. Я тут местечко знаю, недалеко.

Борис вернулся под утро, пьяный совершенно. Таким его еще никто и никогда не видел, даже он сам себя таким никогда не видел. Он ввалился в квартиру, сорвав вешалку в коридоре, упал, зацепившись за чьи-то ботинки, и выругавшись, потащился к себе в комнату.

* * *

Всю неделю он ходил, как в воду опущенный, и разговаривать ни с кем не собирался, даже с Анечкой, которая и помыслить себе не могла, что он может быть таким, и от того сильно переживала и даже плакала. Она не знала, что сделать, чтобы снова вернуть его в нормальное состояние, как не знала и того, что же произошло у них там с отцом.

Прошло пару недель, Гарик пообещал, что все равно возьмет Бориса в долю, на что тот ему ответил, что собирается выплатить свою часть из собственной зарплаты. Он плюнул на возражения Гарика и на свои мечты снять квартиру, как плюнул и на собственного отца. Он решил, что он не отец ему больше, раз способен при всех выставлять его полным идиотом и не хочет помочь, даже когда его об этом просят, а вернее, чуть ли не на коленях умоляют. Он прекрасно знал, что у отца есть деньги: он сестре каждый год отвозит чуть ли не больше, чем Борис попросил у него раз в жизни.