Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

– Боря! – послышался из соседней комнаты голос Валентины Матвеевны, – ну, где вы там? Идите скорее. Я уже накрыла. Суп остывает. Вы слышите?

– Уже идем! – ответил он, повысив голос. – Пошли, – сказал он, посмотрев на Аню, полушепотом, бархатно-тихо, как леопард, который рычит-мурлычет, прикрывая янтарные глаза.

– Идем, – вздохнула она и улыбнулась почти через силу.

Глаза ее потухли, и супа совсем не хотелось.

Не успели сесть за стол, как входная дверь открылась, и вошел Федор Константинович.

– Как раз вовремя подоспел, – проговорил он, снимая пальто в прихожей. – Мать порадовал.

Валентина Матвеевна несла из кухни супницу и столкнулась с мужем в прихожей.

– А говорил, что не придешь, – удивилась она.

– Вот, порадовать тебя решил, – улыбнулся Федор Константинович, – в срок уложился.

Он направился мыть руки. Валентина Матвеевна тем временем отправилась за дополнительным прибором.

– О, вся семья в сборе, – констатировал Федор Константинович, входя в комнату. – Отпустили что ли? – обратился он к Борису.

– Раньше закончил.

– Отлично, как раз по делу, – усмехнулся он чем-то своему, явно пребывая в приподнятом настроении.

– Ну, как сходил? – спросила Валентина Матвеевна. – Как выставка?

– Отлично, просто отлично. И вам всем советую непременно посетить.

– А где он был? – спросил Борис у матери.

– В краеведческий музей ходил, на выставку какую-то.

– Ничего себе, чего это на тебя нашло? Или там что-то необыкновенное, а?

– Захотите, сами сходите. Я вам пересказывать не буду, – ответил Федор Константинович. – Но я вам вот что скажу… Борис, подай соль, пожалуйста… а именно: завтра мы с вами все вместе идем в гости к одним моим хорошим знакомым, так что по такому случаю попрошу ничего на завтрашний день не планировать. Все согласны?

– Предложение, прямо скажем, неожиданное, – ответил Борис.

Теперь он держался с отцом несколько отчужденно.

– А к кому идем? – поинтересовалась Валентина Матвеевна. – И во сколько?

– И по какому случаю? – добавил Борис с плохо скрытой иронией.

– Завтра все узнаете. Пойдем пораньше, к обеду.

– Что-то отец у нас сегодня весь день загадками говорит, – заметила Валентина Матвеевна.

Аня сидела молча, не принимая участия в разговоре. Она уже привыкла к тому, что Федор Константинович очень странный и необычный человек, и что с ним ухо надо держать востро, – по его же собственному выражению. Так что Аня, чтоб лишний раз не попасть впросак, старалась говорить поменьше и молча делать то, что ей велят. Она кивнула, соглашаясь.

Хотя, на самом деле завтра идти ей никуда не хотелось, тем более к каким-то неведомым знакомым Федора Константиновича. Более того, она буквально пришла в отчаяние от данного предложения. Единственный день, который они могли бы провести вдвоем с Борисом, снова загружается какими-то посторонними и совершенно ненужными ей мероприятиями. А потом снова целую неделю на ходить работу, в надежде, что хоть в следующие выходные они смогут побыть вместе и только вдвоем. Но там как всегда опять что-нибудь нарисуется, и снова ждать целую неделю. Это становилось мучительным, просто невыносимым.

Отказавшись от чаю, Аня снова удалилась в свою комнату. Она вновь сидела в том самом кресле на так и не убранных одеждах, и вновь предавалась своим горестным мыслям.

«Что же делать? Что же делать? – думала Аня. – Неужели же нет никакого выхода? Должен быть. Потому что дальше так продолжаться не может. Просто не может! Но что же делать? Боря работает, я работаю, но о том, чтобы снять квартиру и речи нет: и так едва хватает. Терпеть и ждать? Но чего? Ничего не изменится. Это же ясно, как день. Уехать? Может быть вообще уехать отсюда? Но как? Даже если мать меня простит, то Бориса – никогда. И там будет тоже самое, что здесь. Только еще со скандалами по поводу и без повода. А так, как сейчас, не знаю, насколько меня еще хватит. Господи, ну почему у меня вечно так? Ну, живут же люди? И по-хорошему, и не ссорятся, и любят друг друга, и всем места хватает? Вон, сестра у Бори – живут в своем доме, отдельно от всех. Ведь это отец им сделал. Но – об этом тоже можно забыть. Нам он ни за что не поможет, оттого что так поступили с ним, не честно. А он гордый, очень гордый. Скажет, позволенья моего не спросили, вот теперь и разбирайтесь сами, как знаете. Спасибо еще, что из дома не выгоняет, как некоторые…»

Тут Аня вспомнила о своей маме, и воспоминания эти были тяжелые, оттого что слишком противоречивые. Она вспомнила, как тосковала под Новый год, и как ей хотелось вернуться в Москву, и чтобы снова быть с мамой, как раньше. Пойти к кому-нибудь в гости, а потом на горку в парк – у них там такой красивый парк. И эти воспоминания заставили ее сердце сжаться от тоски по прошлому – прошлому, от которого она сама бежала. И подумав об этом, она вспомнила с обидой, такой же горячей, как в тот самый день, о том, как ее мать откровенно выставила Бориса в ответ на его предложение жениться. Страшно вспомнить! И как сама она потом рыдала, уткнувшись в подушку, а мать, вместо того, чтобы утешить, только сильнее расстраивала ее, рассказывая с кем она связалась.

Эти и подобные им мысли, цепляясь друг за друга, производили на Аню все более тягостное впечатление, и она, загнанная в ловушку собственных рассуждений, приходила во все более подавленное и безвольное состояние, когда жизнь кажется такой беспросветной, что остается только расплакаться. Что она, в конце концов, и сделала.

И в таком именно состоянии и нашел ее Борис, вскоре последовавший за нею.

Он совсем не ожидал такого поворота событий и растерялся:

– Анечка, миленькая моя, ты что – плачешь? Отчего?

Он присел рядом с ней.

– Ну, скажи мне, что случилось?

Она не отвечала, тщетно пытаясь справиться со слезами.

– Ну, хорошая моя, что с тобой? Кто тебя обидел?

– Никто, – ответила она угрюмо.

– Тогда не плачь, – он поцеловал ее в надутые губки, совсем как тогда в Сокольниках. – Не плачь. Хочешь, сходим куда-нибудь? В кино, может быть? Или в музей? Отец говорит, там интересно. Давай сходим? Куда хочешь?

И тут неумело нагроможденная плотина прорвалась, вся невысказанная обида хлынула наружу:

– Не хочу я никуда! – воскликнула-прошипела она, так чтобы не услышали в соседней комнате. – И завтра не хочу! Понимаешь? Пусть они сами идут, а мы чтобы дома остались. Зачем нам туда? Я с тобой хочу побыть, с тобой! Я не могу больше так! Пойми…

Она снова заплакала, спрятав лицо у него на груди.

Борис все понял.

Как всякий мужчина он ужасно не любил и даже боялся женских слез. И готов был сделать что угодно, лишь бы Анечка не плакала. Он пошел к отцу.

– Тут вот какое дело, – начал он без прелюдий. – Послушай, нам завтра с вами обязательно? Я так и не понял, если честно, куда вы собрались? И зачем нам… – он помолчал, ожидая, что отец что-нибудь скажет.