Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

Старая тяжелая дверь с большой латунной ручкой скрипнула, нехотя пропуская гостей в подъезд. За дверью открылся просторный холл с полом, выложенным красивой многоцветной плиткой и широкой лестницей с перилами, тремя ступенями поднимавшейся в первый этаж.

Гости поднялись по ступеням и оказались на площадке между четырьмя дверьми, ведущими в квартиры. Федор Константинович остановился перед одной из дверей высотой около двух с половиной метров, с темно-коричневой кожаной обивкой и золоченой цифрой сорок семь. Он действовал уверенно, так что становилось понятно, что он бывал здесь не раз. Валентина Матвеевна же, напротив, никогда не бывала в этом доме и даже не представляла себе, зачем находится здесь и теперь. Борис смотрел на все с удивлением, но особенно голову не ломал, отчего и почему. Анечка держала его под руку и во всем полагалась на мужа.

Федор Константинович надавил на кнопку звонка. Послышался мелодичный звон с эхом, словно старинный часовой бой в пустом и высоком зале, и через некоторое время дверь перед ними раскрыла довольно молодая миловидная женщина с химической завивкой на светлых волосах, ореолом окружавших ее удлиненное и с мелкими чертами лицо. Она была одета в длинный до пола расписной халат наподобие старинного шлафрока, отороченный по низу и по вороту натуральным норковым мехом, с поясом в несколько оборотов обвивавшим ее тонкую длинную талию. На ногах у нее были сабо на высоких каблуках, так же отороченные мехом.

– Здравствуйте, дорогой Федор Константинович, милости просим! – женщина лучезарно улыбалась перламутровыми губами, обнажая мелкие жемчужные зубы. – Здравствуйте, дорогие мои! Ну, что же вы стоите, проходите, прошу вас, сюда.

Она проводила гостей в обширную прихожую, из которой в неизвестном направлении выходило два бесконечных коридора – прямо и налево, терявшихся где-то в необъятных дебрях квартиры. В полумраке светило хрустальное бра, паркетные полы были наполированы до блеска. Гостям предложили оставить верхнюю одежду в шкафах, и не снимая ботинок, пройти в гостиную. Анечка присела на пуфик у зеркала, чтобы надеть свои туфельки. Ей казалось, что она попала в фойе театра, а не в квартиру, в которой живут: так здесь было широко, просторно, свежо и блестяще. Солнечный свет, казалось, не проникал сюда извне, так что недостаток его приходилось компенсировать множеством различных светильников, которые светили каждый на свой манер, создавая атмосферу праздника. В своем вечернем платье Аня смотрелась здесь как нельзя лучше. Каблучки гулко стучали по паркету.

– Проходите, прошу вас, прямо и направо. Туалетные комнаты прямо по коридору, – предусмотрительно сообщила хозяйка.

Федор Константинович прошел по-свойски в большой зал за стеклянными дверьми, распахнутыми настежь, где ему навстречу поднялся господин лет пятидесяти с небольшим, довольно высокого роста и плотного телосложения, видом своим напоминавший аристократа на отдыхе, то есть одетого свободно, но дорого, изыскано и слегка эксцентрично. Он был в цветастой шелковой сорочке и надетом поверх нее жилете, с платком на шее, в шароварах и турецких домашних туфлях.

– Здравствуй, дорогой Федор Константинович! – произнес он, поднимаясь с низкого диванчика наподобие оттоманки. – Давно ждем-с! Как сам? Жив-здоров?

Федор Константинович отвечал любезностью на любезность. Следом за отцом в комнату вошел Борис.

– Здравствуйте, – произнес он, стараясь держаться свободно, но в то же время чувствуя себя неловко, ступая уличными ботинками по коврам. – Борис Лунгин, – отрапортовался он, как в армии.

– Знакомься, Виталий Альбертович, это мой сын Боря, – сказал Федор Константинович, не без гордости поглядев на сына.

– Каков орел, – ответил хозяин, – совсем взрослый, не мальчик но муж, как говорится, -он подошел к Борису и протянул руку: – Очень рад, очень рад.

– Взаимно.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, и Борис непроизвольно отметил, что рука у хозяина очень мягкая и теплая, словно это не рука вовсе, а нечто отдельно живое и без костей. Странное ощущение, и Борис, удивленный, стал невольно присматриваться к этим рукам.

Следом вошли женщины в сопровождении хозяйки. Виталий Альбертович поспешил представить хозяйку гостям:

– Знакомьтесь, это Лариса Павловна, моя жена, – сообщил он.

Лариса Павловна вновь лучезарно улыбнулась, осветив всех присутствующих своей счастливой улыбкой, и сделав едва заметное движение в направлении книксена, прощебетала:

– Можно просто Лалочка.

Федор Константинович представил своих. Хозяева таинственной квартиры, действительно больше похожей на театр, чем на жилище, и вели себя, как на сцене: проявления их чувств были преувеличены, позы картинны, наряды стилизованы и декоративны – но все это самую малость, так чтобы не слишком бросалось в глаза. В общем же были они людьми вполне нормальными, живущими в каком-то своем особенном мире. Их жизнь подчинялась несколько иным законам, и царили в ней порядки, не свойственные простому большинству граждан провинциального городка. Бывает, что и старое цирковое трико с наполовину обсыпавшимися блестками может показаться кому-то царским платьем, но, тем не менее, продолжает оставаться все тем же трико.

Наше благородное семейство смотрело на все с некоторым удивлением, впрочем, тщательно скрываемым.

Валентина Матвеевна упорно пыталась понять, куда это завел их ее муж, и с какой собственно целью. И что может и должно объединять ее, женщину сугубо практичную и экономную, со всей этой бесполезной роскошью и теми чужими людьми, привыкшими в этой роскоши жить? Валентина Матвеевна приятно улыбалась, выслушивая всевозможные комплименты – оказывается они о ней наслышаны и давно мечтали встретиться, так сказать, лицом к лицу, – очень рада слышать, – в целом оставаясь совершенно равнодушной. Ее занимал только один вопрос: к чему все это и что может последовать за тем. Она прекрасно знала, что муж ее сюрпризов не любил – но это по отношению к себе – зато сам был на выдумки горазд. В чем Валентине Матвеевне предстояло убедиться в самом ближайшем будущем.

Борис внимательно разглядывал хозяев и обстановку. Всматриваясь в милое ухоженное личико Ларисы Павловны, он тщетно пытался определить ее возраст, хотя бы приблизительно: двадцать? тридцать? сорок? Тонкие руки с перламутровыми ноготками, золотые кольца с драгоценными камнями, от природы стройная фигура, манеры, и доброжелательность – искренняя или это всего лишь удачный актерский этюд? Изучая Виталия Альбертовича, он вновь обращался к его рукам, мягким и пластичным, с маникюром, в перстнях. Лицо Виталия Альбертовича также было мягким и пластичным, подвижным, с бородкой замысловатой формы. И не смотря на свою несколько странноватую внешность, он производил впечатление человека открытого, доброго и отзывчивого.