Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

– Еще не известно… – вздохнула она, и внезапно стало страшно, всего на секунду: «а что, если они не примут нас?». Нет, конечно, в глубине души она верила, что все обойдется, потому что – как же иначе? И что все это просто одно большое и удивительное приключение, которое не может не кончится хорошо.

Однако, после бессонной ночи в поезде, новая реальность, обступившая ее со всех сторон, смотрелась уже не так романтично. И этот городишко – подумать только – неужели еще бывают такие города? Разбитый асфальт, обшарпанные дряхлые домишки, древние трамваи с одним глазом на облупленном сером носу, скрипуче-дребезжащие, жалкие…

– Не волнуйся, все будет хорошо.

Его слова прозвучали для Ани обещанием почти невыполнимым. Она постаралась улыбнуться в ответ:

– Да, конечно.

Друг за другом по темной лестнице с покореженными перилами они поднялись на третий этаж старой хрущевки. Поставив тяжелый чемодан у обитой старым дерматином двери, Борис нажал на кнопку звонка.

Дверь почти сразу открыл пожилой мужчина, одетый по-домашнему парадно.

– Милости просим, – проговорил он вполне доброжелательно, но Ане показалось, что в его словах сквозила то ли насмешка, то ли… Она не смогла определить это точно, но какое-то чувство недоверия тотчас закралось в ее сердце.

Федор Константинович был значительного роста, строен и крепок, с густыми волосами, гладко зачесанными назад и густыми усами с проседью. Лицо его, правильной и мощной лепки, в которой сразу чувствовалась рука вдохновенного мастера, сохраняло спокойную строгость. Говорил он всегда словно на полтона ниже, как будто нарочно придерживая свой густой, богатый баритон, иначе звучавший бы нелепо в тесной панельной квартирке, как фуга Баха из музыкальной шкатулки.

– Ну, с приездом, – сказал он, приглашая гостей войти.

– Проходи, – Борис пропустил Аню вперед. – Знакомьтесь, это Аня, моя жена, – представил он.

При слове «жена», щеки Анечки залил румянец, смущенный, но и счастливый.

– Здравствуйте, Аня, мы очень рады, – проговорила появившаяся в прихожей Валентина Матвеевна, весьма элегантная женщина приятной наружности. Она была в фартуке поверх нарядного платья. – Проходите, пожалуйста, располагайтесь. Сейчас обедать будем, у меня уже все готово.

Федор Константинович помог Борису отнести их вещи в комнату, в которой все осталось, как было, когда он уходил в армию. Аня вошла следом. Она посмотрела на обклеенные плакатами стены, письменный стол с лампой под зеленым квадратным абажуром, складной диванчик у стены и платяной шкаф у входа. Аккуратная юношеская комнатка, почти такая же, какая была у нее самой, еще совсем недавно – но уже в далекой и прошлой жизни, к которой больше нет возврата и не будет… «Неужели? Никогда?» – она даже испугалась от этой мысли, будучи пока еще не в силах представить себя здесь в роли постоянного обитателя, нового члена семьи.

В гостиной был уже накрыт к обеду стол.

– Ну, сын, рассказывай, – произнес Федор Константинович, когда все семейство расселось вокруг праздничного стола. – Выходит, вас можно поздравить?

– Да, папа, – счастливо улыбаясь, Борис обнял Анечку за плечи, сверкнув новеньким золотым кольцом.

– Ну что ж, рад за вас, очень рад, – сказал Федор Константинович торжественно. – Поздравляю!

Он поднял свой бокал, наполненный шампанским.

– Поздравляю! – повторила Валентина Матвеевна, глядя на молодоженов.

Все чокнулись и выпили шампанского, после чего Валентина Матвеевна поднялась из-за стола и расцеловала сына и «дочь».

Аня чувствовала себя не в своей тарелке. Ей было странно, что родители Бориса ни словом не обмолвились о том, что не довольны, что так не поступают. Держатся, будто о свадьбе не вчера узнали, а год назад – это как минимум. «С виду как будто мы сто лет знакомы», – думала она. И не знала толком, как себя вести. Она чувствовала себя отчего-то виноватой. «Наверное, нужно что-то сказать, извиниться, объяснить?» Она смотрела на Бориса, ища ответа на свои вопросы, но он был спокоен и весел, ни малейшего следа смущения. Она переводила взгляд на его родителей: «Похоже, что они и в самом деле рады. Так, может, все хорошо? И они не против? И не нужно ничего объяснять?» – думала она.

Семейное застолье проходило в сдержанно-торжественной обстановке. Борис подробно рассказывал о своей службе и о том, как они с Анечкой встретились и полюбили друг друга.

* * *

Сразу после школы Борис Лунгин поехал поступать в летное училище – это была мечта детства – и полагал, что шансы его велики: здоровьем бог наградил, да и умом не обидел. В школе на физкультуре и в спорте равных ему не было, по математике и физике держался с четверки на пятерку, по остальным предметам тоже не отставал. В сравнении с одноклассниками и ребятами со двора он привык считать себя лучше многих. Но…

Таких орлов собралось там немало. И за каждым вторым едва оперившемся юнцом стоял родитель с большим клювом и размахом крыльев под два метра. И под каждым крылом у того родителя имелось по кармашку, в котором лежали весьма солидные благодарности за услуги, оказываемые только своим.

Короче, в летное Боря не поступил, а это означало, что год безвозвратно потерян, а дальше – только армия. Немало огорчившись, но все же не отчаявшись, он решил окончить хотя бы водительские курсы и получить права. Все таки лучше, чем совсем ничего.

Судьба в свою очередь не осталась равнодушной к его волевому решению и распорядилась так, что из учебки он попал по распределению в Москву. Служил в Сокольниках при штабе водителем – возил самого командира части, и имел с того привилегии в виде частых увольнительных и черной «Волги» пусть не в личном, но распоряжении. Таким образом, служба его складывалась как нельзя лучше.

А дальше он встретил Анечку.

Случайно встретил, гуляя как-то раз по весне в Сокольническом парке. Борис любил отвлечься там от дел военной службы: мороженое, аттракционы, и девушки – весенние девушки, как птички щебечущие, и нарядные как сойки и славки. О, что за чудо! Распускаются зеленые листочки, солнце сверкает сквозь ветви, ложится бликами под ноги и так пригревает, что хочется порой укрыться в тень. И в такой-то день разве можно грустить и печалиться?

Проходя по аллее, Боря случайно заметил девушку, одиноко сидящую на скамейке под липой. Она вытирала платочком набегавшие слезы, но слезы катились вновь, она всхлипывала так жалобно, что Боря просто не смог пройти мимо. Ему непременно захотелось утешить ее.

– Разрешите вас отвлечь, – сказал Борис приблизившись. – Мороженое хотите?

Девушка взглянула на него удивленно-непонимающе, и в общем-то равнодушно. Она покачала головой и отвернулась, вновь с головою погружаясь в свои горести.