Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

С тех пор Борис много думал о том, как ему следует поступить в сложившейся ситуации? Уволится и ехать домой, а потом вернуться и попробовать снова? Вряд ли Анечка оценит такой поступок. Подумает, что бросил. Жениться тайно? И что? Забрать ее с собой? Вряд ли она сама захочет. Хотя… Но отец, его отец – он явно не одобрит, а жить-то с ним, больше негде. Короче, куда ни кинь – всюду клин.

И Борю заклинило капитально. Ходил, как в воду опущенный, по ночам не спал, забывался. Пару раз, отвозя командира, проскочил нужный поворот. Слава богу, что еще на красный свет не проехал, а то бы точно получил по первое число, и об увольнительных пришлось бы забыть до самого дембеля.

В их следующую встречу Анечка плакала, совсем как в первый раз. Борис застал ее сидящей на той же скамейке, и все тот же платочек был у нее в руках.

– Что же делать? – воскликнула она, бросившись ему на шею. – Что же теперь делать?!

– Ничего, – ответил он спокойно и по-доброму, гладя ее по волосам и целуя в заплаканные глаза. – Давай поженимся?

Она отстранилась и посмотрела на него пытливо-недоверчиво. Он не понял этот ее взгляд:

– Или ты против?

– Нет. Нет-нет! – поспешно заверила она, и просияла. Но уже в следующий миг лицо ее вновь омрачилось: – Но как же?

– Очень просто. Об этом не волнуйся, распишемся в части. Я все устрою.

– Нет, я не об этом, – Аня, казалось, осталась равнодушна к подробностям женитьбы. – Мать меня тогда вообще из дому выгонит…

– А ты хочешь остаться?

– Что ты имеешь в виду? – посмотрела она на него большими доверчивыми глазами.

– Поедем со мной. Если хочешь, – прибавил он

– К тебе? В Орлов? Ты уверен?

Ему показалось, что в ее словах прозвучала какая-то обреченность. Оно и понятно, кому понравится лучшие годы своей жизни провести в каком-то захолустье, променяв на него Москву? Это же и ежу понятно.

– Да. Но только если ты сама этого хочешь, – уточнил он. Если нет… – он не договорил.

– Конечно, хочу! Мне, Боренька, кроме тебя никто не нужен, никто-никто! – она прильнула к нему, поцеловала радостно. – Никто! – повторила, как заклинание.

Она снова была так счастлива! Мир, который еще несколько минут назад, казалось, рушился безвозвратно, теперь отстраивался вновь, краше прежнего. Этот мир воссиял чудесными красками, и не было ничего прекраснее него!

* * *

Ничто не могло омрачить тот светлый день: ни проливной дождь, ни осенняя слякоть, ни ультиматум будущей тещи. Начальник части, вникнув в ситуацию, обрисованную Борисом во всех красках, согласился расписать молодых. Пришлось, правда, соврать, что невеста в положении, а потому дело не терпит отлагательств. Впрочем, самой Анечке он об этой своей хитрости сообщать не стал, чтобы не смущать лишний раз.

Так жизнь принялась вносить свои коррективы в их планы с самого начала. Но любовь такая штука, что против нее бессильны любые ультиматумы. Бывает, что даже смерть против нее бессильна… И потому будущей теще, прежде чем бросаться такими угрозами, следовало сперва крепко подумать.

После того, как все свершилось, и они буквально сидели на чемоданах, ожидая приказа верховного главнокомандующего о демобилизации солдат срочной службы, Борис с усмешкой думал о себе как об Алексее Любославском, увозящим в леса Наталью боярскую дочь. Благородный, несправедливо опороченный, вынужденный идти на уловки ради того, чтобы воссоединиться с любимой – вылитый Борис при теперешнем его положении. Чего только не бывает в жизни? «Мы бросимся к ее ногам, но через некоторое время», – думал он точно, как Алексей, об обманутой Анечкиной матери. Но прежде того ему предстояло бросаться в ноги собственному родителю.

Он знал, что отец экспромтов не одобряет и что всякие скоропалительные решения видятся ему сугубо в черном свете. «Кто кашу заварит, тому ее и расхлебывать», – любил повторять он, наблюдая различные выходки сына, и поступки необдуманные по малолетству. Но тут – совсем другое дело, ведь жена не рукавица, как в народе говорят.

Борис понимал, что отец явно не одобрит его решения жениться без спросу, и это еще мягко сказано. Нет, душить его, как выразилась Анечка в отношении собственной матери, он конечно не станет, но может сделать так, что Боря сам повесится, со стыда. Жить-то с ним. А он сам мало того, что женился тайно, так еще и пожаловал в дом с молодой женой. Это из армии-то!

Но иначе никак. «Мы бросимся и к его ногам тоже».

* * *

Валентина Матвеевна принесла пирог и принялась собирать грязные тарелки.

– Я помогу, – с готовностью предложила Аня, желая проявить себя с лучшей стороны, и мигом стала складывать тарелки и вилки и бокалы на поднос.

В крошечной кухне было тесно, все заставлено так, что приткнуться было некуда. Аня на секунду замешкалась, стоя с подносом в дверях. Потом осторожно поставила его на табуретку возле раковины.

– Давайте, я помою? – предложила Аня.

– Не стоит, – ответила шедшая следом Валентина Матвеевна. – Я сама справлюсь, а теперь пойдемте лучше чай пить.

Мужчины вышли на балкон покурить.

– Вы к нам надолго, или… временно? – спросил Федор Константинович сурово, не зная уже, чего дальше ждать от сына. – Просвети, будь другом.

– Ну, мы вообще-то хотели пожить у вас, – ответил Борис, немного смущаясь, но держась молодцом. – Если ты не возражаешь, конечно?

– Ну что ты, зачем же – ваше право, – ответил отец, как будто смягчаясь. – Живите, сколько хотите, мы с матерью только рады.

– Правда? – удивление Бориса было столь простосердечно, что Федор Константинович едва сдержал усмешку.

– А ты чего ж думал, что я тебя из дому погоню? Не ожидал, не ожидал… – он укоризненно покачал головой. Хмыкнул, выпуская кольцами дым.

– Да нет, просто…

– Забудь. Чего теперь оправдываться. Это ваша жизнь, вам и жить. С нами или без нас.

– Ладно, как скажешь.

Борис тоже был словно не в своей тарелке. Он, если честно, не ожидал, что родители, особенно отец, воспримут так спокойно. Лучше бы уж он сразу обругал его, высказал бы все, что есть на душе, чем так. Хотя, с другой стороны, он был рад, очень рад тому, что встреча прошла так мирно. Может быть, они и вправду не сердятся?

Город Орлов хоть и не был маленьким уездным городишком, но на мегаполис явно не тянул. Все в нем было, но по минимуму. Улицы узкие, дома низкие, магазины древние, автобусы ржавые, люди тихие. В центре, конечно, было получше: дома повыше, с лепниной и рустами на фасадах, в них супермаркеты и новоявленные бутики, модные парикмахерские и рестораны, какие-то клубы. Но сюда долетали лишь брызги, карикатура на столичную жизнь, да и то десятилетней давности – эти смешные кооперативные вывески, «шикарный» турецкий текстиль, дизайн беспомощный, но претенциозный.