Владимир Шапиро - По стопам маргинала. Роман

Когда Семен заметил Иосифа в очереди, то крикнул с наигранной веселостью:

– Привет, старина! Давно не виделись, как поживаешь?

– Твоими молитвами, – неопределенно отозвался тот.

– Слушай, – энергично заговорил, приблизившись совсем близко, – у меня уйма материала после Омска. Надо срочно обработать и выдать: торопит редактор. Завтрашний выпуск. Зашиваюсь. Поможешь? Гонорар пополам, это обещаю, идет?

– Ты вот, что, – сдержанно процедил Иосиф, – для начала обмоем этот, а потом потолкуем о том…

– Согласен, – нетерпеливо перебил его Семен, – и поспешно вернулся к кассе.

За время их студенческого знакомства Иосиф увлекся внештатной работой репортера в редакциях Госкомитета радио и телевидения. На свои гонорары, купив в складчину вино, они обычно отмечали это событие в кафе, если там не было дружинников. В то время строго соблюдался запрет на распитие спиртного в общественных местах, за этим строго следили и дружинники с московских предприятий, их с красными повязками посылали на дежурство для «соблюдения порядка» на улицах, в заведениях Общепита. Встреча коллег-«внештатников» за вином стала традиционной еще потому, что в эти часы можно было обменяться студенческими и житейскими новостями, анекдотами и прочим, а для Иосифа такое общение служило источником познания специфики репортерской работы. Семен ее оперативно осваивал в разговорах с редакторами и на факультете журналистики МГУ. «У меня врожденное чутье языка,» – любил он повторять. Иосиф учился у него излагать материал в ясной и краткой форме.

Таким образом, получив свои гонорары, коллеги привычно направились обмыть его в ближайшем кафе. Каждый ощущал неизбежность крупного разговора, но интуитивно старался не выдать себя неосторожным словом или взглядом. Однако у входа в кафе Иосиф неожиданно заволновался, резко остановился и мрачно произнес:

– Стой, там дружинники. Увидел двоих, узнал по прошлому разу. Давай не рисковать. Вот что: идем в тот подъезд дома напротив. Как-то приметил там подходящий подвал со светом. Идем.

– Почапали, – нетерпеливо ответил Семен: ему не терпелось «промочить» горло, – если что, раз-два и разбежимся. Работа ждет к тому же.

Они молча спустились в подвал дома. В неярком свете электрической лампы Иосиф выхватил из-за пазухи бутылку вина, рывком другой руки повернул Семена к себе лицом и, приставив горлышко к его горлу, зло крикнул в глаза обидчику:

– Говори, гад, как дошел, трахал жену. Не мотай башкой, знаешь когда. Бабуля Рива не спит с того дня, как увидела твою грязную жопу у нашего туалета. Ублюдок!

– Ох… Не дави, хоть слово…

– Говори, только быстро и правду, – прошипел Иосиф, – не то, клянусь, ею – меж глаз. Убью!

– Прости, кобеля сраного, было, виноват. Только Лина сама позвонила и позвала смотреть ваши свадебные фото. Еще раньше просил их показать. Думал, попросить парочку себе. И вот, кстати, в командировке буду посматривать на наши рожи от скуки.

– Не тяни кота за… Тогда причем секс!

– Клянусь честью офицера: и в мыслях не было. Захожу к вам, встречает в прозрачном халатике, на шпильках. Извинилась за вид – только закончила уборку. Улет, думаю, и за ней в вашу комнату. Уютно, играет музыка. Закрылись, не будить бабулю. И к фоткам. Прямо на вашей постели. Ни одного стула у вас. Смотрим, но как глянули на одну, так грохнули от смеха. Ваш бой-френд просто зверски уставился на Светку, а она умильно улыбается так, будто ее гладят. Не выдержали, покатились прямо на кровать. Куда еще! Тут ее халатик расстегнулся, раскрылся – вся красота мне в глаза. Не выдержал, припал к ней. Не оттолкнула… тогда началось. Потом в туалет, по нужде, а выхожу – передо мной бабуля. Я – нагишом. Скорее в комнату. Оделся.

– Ну, нос разбил. Дай утрусь…

– Обойдешься. Что бабуля?

– Ничего, даже не попрощался. Скажу честно, как мужик мужику: Лина не будет верна тебе. Прости, слаба на передок, не перебесилась еще. Тогда же решил: больше не взгляну в ее сторону. Веришь?

– Нет, не верю. Забудь о нашей дружбе! – Коротким взмахом руки Иосиф разбил бутылку вина рядом с головой Семена. Подвал заполнился кисловатым запахом.

– Не надо… нет, – испуганно прохрипел Семен, закрыв лицо рукой.

На несвежий воротничок кителя упало красноватое пятно и напомнило Иосифу желтое пятно на свадебном платье Розы, невесты Семена. На том странном торжестве по случаю их бракосочетания в ее квартире, не было криков «горько» и даже общего стола. Все разбрелись кучками по своим углам, пили и разговаривали между собой, как в обычной пивной случайные люди. Иосиф наблюдал эту картину как зритель со стороны. Жених пропадал куда-то надолго, потом появлялся один или с кем-то, а невеста, напившись от скуки, упала на постель. Она о чем-то просила, звала Семена и только ленивый не поправлял ворот запачканного платья, от которого она стремилась освободиться. Иосиф ушел, не простившись, раньше времени, не в силах смотреть сцены на вкус журналистской братии. Впоследствии он постарался забыть о ней, простил Семена из мужской «солидарности».

Сейчас, однако, те сцены всплыли в его глазах благодаря красноватому пятну на кителе и прошлись раскаленным утюгом по совести. Он бросил оставшееся в руке горлышко бутылки в угол подвала и молча вышел из духоты на свежий воздух улицы. Вдохнул его полной грудью и подумал: «Ладно, повинную голову меч не сечет». В Таком настроении он пришел к Лине и объяснился. Она равнодушно на этот раз выслушала, не спорила, не просила. Они спокойно расстались до встречи в Суде по разводам.

Иосиф переехал жить в однокомнатную квартиру мамы, в которой жил до женитьбы и где единственное, что требовалось от него – не влезать в «кухонные дела». На крохотной кухне, одновременно столовой, все было продумано до мелочей. Кухонный шкаф с выдвижной доской служил не только для хранения посуды и продуктов, но и представлял собой обеденный стол, на котором умещалось одно блюдо на одного человека. Обедали и ели соответственно порознь. Главным за этим занятием было не отвлекаться и не задумываться «по пустякам», чтобы неловким движением не сдвинуть доску и нарушить тем самым баланс ее ножки. В этом случае площадку с едой немедленно наклоняло книзу и все или часть, что было на ней, имело шанс оказаться на полу. Мама не ждала: сразу входила с тряпкой и щеткой, решительно выпроваживала сына в салон, одновременно их спальню со словами: «ротозей, опять думает, вместо того чтобы есть. Сколько надо еще говорить? Иди!» И начинала уборку. Он садился за свой письменный стол, не очень расстроенный тем, что не потребовалось его помощи, и вновь, уже без оглядки на стол, начинал мечтать.

В свои неполные двадцать пять, конечно, о счастье с любимой. Той, которая будет преданной, верной подругой и женой, матерью его детей. В ожидании тех дней бурлил в нем сладко-терпкий коктейль еврейской крови, сродни африканской. Но был при этом очень разборчивым кавалером в выборе кандидатуры: едва находил в приятельнице самый малый недостаток, немедленно разочаровывался и расставался. Вскоре находил новую пассию, очаровывал ее своими особыми приемами воздействия голосом, движениями рук, тела. Так повторялось до женитьбы на Лине. И вот после развода с ней, все изменилось: ушла куда-то легкость общения. Была и другая причина такой перемены: в этом возрасте его начала брать досада вследствие неудачных попыток овладеть рабочими специальностями. Его трудовая книжка, размером с приличную брошюру, запестрела записями из разных заводов и предприятий, свидетельства несостоявшегося монтажника, электрика, телевизионного антенщика и других. Когда на лице очередного начальника отдела кадров появлялось кислое выражение при виде его книжки, Иосиф вспоминал слова старшины Иванова: «разгильдяем у нас не место. Каждый должен быть умелым в ратном и трудовом деле». Тогда впервые пришел комплекс неполноценности.