Татьяна Свичкарь - Уходить будем небом

И для взрослого человека мир обрушится, если выдернуть его из привычного окружения. Что уж говорить о ребёнке! Мамы-папы нет рядом – катастрофа.

Санька сперва кричала что-то бессвязное типа: «Что! Куда?! Мама! Мама! Хочу к маме…» А потом рыдала.

Потом она вспоминала, что везли её куда-то довольно долго – за окнами машины был уже не город, а лес. Два дяденьки, которые сидели в машине – один за рулём, другой рядом с ней – с Санькой не разговаривали. Молчали как истуканы. Она лежала, скорчившись на заднем сиденье (и запахи тут все были чужие) и плакала взахлёб.

Видимо её спутники не знали, как поступать в такой ситуации. Убивать этого ребёнка им не велели, а успокоить они просто не умели.

Дорога была бесконечно долгой, и с каждым поворотом колёс – Санька чувствовала это – они удалялись от её дома, от мамы и папы.

Санька уже понимала, что её папы многие боятся, и воображение рисовало картину, что если бы он был здесь, он бы сразу всех перестрелял, и её освободил. Она никогда не видела, чтобы папа стрелял, но ведь он не мог её не спасти?! Но как он её найдёт? Её везут на машине, а не тянут за руку, поэтому она даже не может бросать крошки как Гензель и Гретель.

Машина въехала в коттеджный посёлок и остановилась у высокой глухой стены увенчанной видеокамеры.

Тот мужчина, что сидел за улём, позвонил по телефону и ворота медленно открылись. Машина въехала во двор, со всех сторон окружённый таким же глухим неприступным каменным забором. Внутри стоял большой особняк, с затейливыми куполами, выложенными из кирпича, и несколько строений, которые казались против этого дома-громады – совсем маленькими.

Мужчина, который сидел рядом с Санькой, обхватил её поперёк тела, выбрался из машины и понёс девочку к одному из маленьких домиков. Не смотря на то, что Санька продолжала плакать, и пыталась бить его ногами.

Он открыл дверь, сбросил Саньку на пол, и сказал двум вскочившим, оторопевшим женщинам:

– Помните, что вам говорили.

Это уже после, несколько лет спустя, Санька стала разбираться в том, что происходило. А тогда женщины начали хлопотать вокруг нее, плачущей.

– Урод! Сволочь! – повторяла одна маленькая, полная с короткой стрижкой.

Вторая была повыше, жилистая, похожая на некрасивого мужчину. Как выяснилось позднее, их звали тётя Наташа и тётя Марьяна.

И когда тётя Наташа обняла Саньку, и она ткнулась носом в неё – большую, тёплую, успокоительно бормочущую – то стало как-то легче.

– Деточка ты моя бедная, ну потерпи… Может, пидор этот придёт в себя, всё образуется… Отпустят… Ну не плачь, мы не обидим… Ты кушать хочешь? А чаю? А, может, в туалет хочешь – везли то тебя издалека?

Но ни Наташа, ни Марьяна не могли объяснить Саньке – почему ей нельзя домой, почему она должна оставаться тут, и как долго ей оставаться тут.

В доме, куда её принесли, находилась кухня. Тётя Наташа была поваром, а тётя Марьяна – её помощницей. Она метала на плиту тяжёлые кастрюли, помогала чистить и резать овощи, лепить пельмени, печь пироги. И мыла, мыла, мыла – огромное количество грязной посуды, кастрюль и сковородок.

Женщины тут и жили. Как Санька впоследствии поняла, здесь не поощрялось, если вечером кто-то собирался домой. Вернее, его просто бы не отпустили. Но прислуга соглашалась на такие условия, потому что каждому очень хорошо платили, и раз в год разрешался отпуск.

Наташа и Марьяна – каждая имела по комнатке, по закутку в том же доме-кухне.

Саньке, чем дольше она находилась в этом чужом враждебном месте, тем становилось тревожнее. Никогда она так надолго не уходила. Вот уже вечер близится – как тревожатся, наверное, мама с папой!

В тот, первый день, она исходила слезами – не помогали ни сладкий пирожок, ни коробка конфет, открытая Марьяной, ни то, что тетя Наташа, глядя на девочку, сама вытирала слёзы. А потом женщины открыли для неё небольшой чуланчик. На полках там плотно друг к другу стояли банки с разными консервами, и примостился узкий диванчик.

Тётя Наташа вернулась со стопкой чистого постельного белья. Застелили диван, Марьяна принесла свою ночную рубашку – для Саньки огромную. И ещё в руках у неё был стакан с чем-то красным, Санька подумала – с компотом.

– С ума сошла! – напустилась на нее тётя Наташа.

Но Санька без всякого труда прочла мысли тёти Марьяны: «Да разве ж можно тут жить и не пить в горькую….»

– Выпей деточка, – сказала она, – Я тебе туда сахару положила. А то ведь всю ночь плакать будешь, не заснёшь… А я тебе сказку расскажу.

Санька выпила противный кагор до самого донышка.

И тётя Марьяна, погасив свет, села на краешек её дивана. И долго рассказывала ей сказку про Спящую Красавицу. Никогда больше Санька не слышала, чтобы рассказывали сказки так, как это делала тётя Марьяна. Она говорила и за царя, и за царицу, она плакала вместе с ними о том, что у них не было детей. Вместе с феями она радовалась, когда, наконец, родилась девочка и придумывала ей подарок. И как же было страшно, когда Марьяна начала пророчить за злую фею, что девушка умрёт… Но добрые феи, когда красавица укололась веретеном, решили погрузить дворец в непробудный сон на целых сто лет. И уснули все – даже кот на коленях у принцессы, даже канарейка в клетке… И разбудить это царство сна мог только принц…

– Может, и я тут должна быть как в заколдованном дворце, пока кто-нибудь меня не спасёт? Папа… – сонным голосом сказала Санька.

– Может, – согласилась тётя Марьяна, – Спи деточка.

Так началась жизнь, которой предстояло тянуться долго… долго… Целый день Санька проводила в огромной кухне, рядом с женщинами, занятыми работой. Они старались её побаловать, то и дело угощали какими-то вкусными вещами. В кухне был большой телевизор, и женщины переключали программы, стараясь найти «мультики» для Саньки.

А она спрашивала их:

– Когда меня отпустят отсюда?

Они не знали. Но, видимо, тётя Марьяна задала этот вопрос тому, кто велел держать здесь Саньку, потому что девочка потом слышала, как она рассказывала тёте Наташе:

– Я его и спрашиваю – долго ребёнку ещё тут мучиться? Ведь от матери отнять – это ж в голове не укладывается. А он – не твоё собачье дело. Может, она всю жизнь жить тут будет. А ты помнишь, что обещала! Обо всём, что здесь происходит – за воротами ни гу-гу… У тебя тоже дети есть, хоть и взрослые. Ты же не хочешь, чтобы и их где-нибудь держали? Или – прикопали…

– Вот и я тоже, – шёпотом страстно говорила тётя Наташа, – Уж сколько раз хотела позвонить, или письмо написать матери, что у нас девчонка-то… Ведь даже представить невозможно, как она сейчас с ума сходит.. Да ведь, может в сто раз хуже быть. И девчонку убьют на раз-два, и схоронят где-нибудь, чтобы не нашли, И нашим с тобой родным не поздоровится, что уж о нас самих говорить!