Илья Тамигин - Корни. Роман-гипотеза

Через полчаса уха сварилась. Котелок сняли с рогулек и поставили на дно лодки. Деревянные ложки замелькали в опытных руках, перемещая содержимое в голодные желудки. Рыба таяла во рту, а бульон был прямо нектаром и амброзией одновременно. Ухи было много, но её съели всю: не выбрасывать же!

– Лопнем, но честь боярскую не посрамим! – патетически воскликнул бывший князь.

Джим слово «боярскую» не знал, но о смысле лозунга догадался по контексту.

Облизав ложку, он с глубоким удовлетворением рыгнул и произнес по слогам трудное русское слово:

– Вкус-но-ти-ща!

– А то! – гордо отозвался Григорий.

На четвереньках они заползли под крышу, влезли в спальные мешки из оленьих шкур (вонючие, между нами говоря!) и уснули крепким сном людей, славно потрудившихся за день. Сил на беседы не осталось.

На второй день плавания река стала ощутимо шире. Все чаще попадались топляки – деревья, попавшие в реку во время весеннего разлива. Плыть приходилось осторожно, огибая стволы, чтобы не повредить лодку. Джим выучил новое слово: «Табань!», означавшее задний ход. К полудню они едва не столкнулись с очередным топляком, внезапно всплывшим в сорока футах по курсу. Лесник пространно выругался и Джим с удовольствием отметил, что понял все русские слова и смысл их связи. Нос шитика отклонился вправо и вскоре они поравнялись с препятствием. Джим отметил, что топляк выглядел необычно и довольно странно: кора была покрыта буграми, как шкура крокодила, только крупнее. И, вообще, ствол был очень толстый, толще, чем любой из виденных ранее.

Шитик уже миновал непонятное дерево, из разделяло около десяти футов. И вдруг!

Из воды высунулась огромная, как колесо автомобиля, приплюснутая голова с зубастой пастью, в которой поместилась бы швейная машинка «Зингер» вместе с футляром! Такое, вот, у Джима всплыло сравнение. Голова издала громкий шипящий звук и из нозрей вырвались фонтаны брызг, а также, как показалось Джиму, пара.

– Ходу отсюдова! – отчаянно завопил Григорий, хватая ружьё.

– Ой-ой! – заверещал Джим и налег на весла так, что они согнулись и затрещали.

Шитик рванулся вперед, как стрела, выпущенная из лука.

Автор понимает, что это сравнение затерто и является штампом, но оно, увы, наиболее полно описывает ситуацию!

Монстр проводил их взглядом маленьких немигающих глаз и поплыл следом. Несмотря на все усилия Джима расстояние медленно сокращалось. Лесник, бросив руль, пихал в стволы патроны. Вот он вскинул ружьё и с расстояния шести футов выпалил прямо в готовую пожрать их разверстую пасть. Дракон икнул и погрузился, теперь было видно только спину.

Григорий снова схватил руль и направил шитик к берегу, до которого было совсем близко, два взмаха весла.

– Прыгай! – крикнул он Джиму.

Джим прыгнул, но неловко, и оказался по пояс в воде. Дракон был уже совсем близко, его дыхание, фигурально выражаясь, обжигало спину. И буквально – тоже! Жуткие челюсти клацнули в каком-нибудь дюйме от задницы. Печалька! Джим завизжал, барахтаясь во взбаламученной воде. Григорий оказался удачливей, он перемахнул на берег не замочив ног. Протянув Джиму ружьё, помог товарищу выбраться на твердую почву. Они отбежали шагов на двадцать и остановились, отдуваясь. Взорам их предстала жуткая картина: дракон вцепился зубищами в борт шитика, вырвал кусок доски, затем, выпустив фонтан красных от крови брызг (выглядевших, как сноп огня!), вцепился снова и принялся трепать лодку, как собака крысу.

– Стреляй, стреляй! – толкнул Джим лесника.

– Бесполезно, картечь его не берет… Вот, сволочь!

Борт шитика треснул. Вода хлынула внутрь и он стал медленно погружаться. Дракон ещё пометался немного вокруг, вспенивая речную воду бурунами, но потом, убедившись в несъедобности добычи, уплыл всё-таки.

– Огради мя, Господи, силою честнаго и животворящего Креста твоего, и сохрани мя от всякаго зла! – пробормотал Григорий и истово перекрестился.

Переночевали кое-как на берегу, спали у костра по очереди. Утром долго кидали в реку камни: вдруг монстр затаился поблизости? Затем подняли шитик, разгрузили и разложили поклажу для просушки. Срубив пару сосенок, принялись вытесывать доски – как раз две нужно было заменить. Наковыряли сосновой смолы, проварили в котелке, процедили через портянку. Проконопатили щели мхом, залили смолой. Ремонт закончили уже в темноте.

– Ну, вот, теперь ладно! – осмотрев работу и не найдя в ней изъянов, Григорий отряхнул руки и принялся набивать трубку, – А то пешком пришлось бы топать, а места здесь для пешехода, скажем так, неудобные.

– А вдруг опять дракон? – боязливо спросил Джим, – Только тронемся завтра, а он и… ага?

– Это вряд ли. Раз он нас не дождался, значит уплыл.

Два дня плыли, шугаясь малейших шорохов, готовые в любой момент выскочить на берег. Это сильно замедляло их продвижение. Григорий все время ругался, и Джим, волей-неволей, запомнил множество новых выражений.

– Сегодня должны были приплыть, – досадливо ворчал Лукьянов, приставая к берегу в сумерках, – Распроязвить бы этого дракона в ноздрю шомполом ржавым троекратно с загибом до самой печени!

На третье утро, всего через пару часов пути, лесник негромко сказал:

– Приплыли.

Они только что миновали очередную излучину. На берегу Джим увидел примерно сотню домов – бревенчатых, конечно, но больших (раз в пять больше Ирининой однокомнатной избушки!), с просторными дворами обнесенными добротными заборами. Около каждой такой усадьбы, ближе к реке, имелись маленькие домики. «Бани!» – сообразил Джим. У Ирины бани не было и мыться приходилось в корыте. Поодаль стояло множество островерхих чумов, шатров из длинных жердей, покрытых шкурами. На восточном конце деревни возвышалась над восьмиугольным срубом башенка, увенчанная похожим на луковицу куполом со странным, не виданным ранее, восьмиугольным крестом. Купол был искусно покрыт деревянными дощечками, как чешуёй. Небольшие, похожие на бойницы окна украшали узорчатые деревянные наличники.

– Что это, церковь? – спросил Джим, показывая пальцем на заинтересовавшую его постройку.

– Часовня староверская. Ну, маленькая церковь. Здесь раньше староверский скит был, это вроде монастыря, но теперь монахов не осталось. И в часовне службы уж который год нет, служить некому, – вздохнул Григорий и перекрестился, шепча молитву.

Лодка приблизилась и стало видно всё селение. Чем-то оно напомнило Джиму форт американских поселенцев на Диком Западе, виденный им в художественных фильмах. Лесник направил шитик к берегу, около которого виднелось множество других лодок, и вскоре под днищем скрежетнул песок.

– Деревня сия называется Флегонтово, в честь старца Флегонта, который скит двести лет назад основал. Ханты живут здесь большую часть года, лишь зимой откочевывают на охоту. Олени, лоси, соболь. Ну, ещё волки, лисы. Русские живут оседло, их меньшинство. Отношения между теми и другими хорошие, даже дружеские, но живут, как видишь, раздельно и всяк по своему.