Илья Тамигин - Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной любви

Он ещё долго распространялся на тему текущего политического момента, увязывая его с перевыполнением плана, с улучшением благосостояния советских граждан вообще и в совхозе в частности, а также с прогнозом погоды на ближайший месяц. Когда он закончил и картинно поклонился, как артист, прочитавший монолог Гамлета, все дружно захлопали, хотя не поняли и половины. Уж больно казенным языком говорил товарищ Капитаниди!

Затем выступил товарищ Ковалев.

– Товарищи студенты! Распорядок дня в стройотряде, значит, будет такой: с семи утра все ударно работаем до часу дня, ну, до обеда, а через два часа после обеда, ну, то-есть, в три часа, предусматриваются трехчасовые занятия по русскому языку. А потом, ну, типа, личное время, в которое можете делать все, что хочете. Но! – тут он значительно поднял палец, и все, как загипнотизированные, уставились на него, – Особо прошу запомнить, что на все время вашего срока действует «сухой закон», ну, значит, никаких алкогольных напитков употреблять запрещено. Все вы люди сознательные, взрослые, к тому же, ну, члены молодежных коммунистических организаций, типа, комсомольцы, по нашему. А значит, должны соблюдать свой моральный облик! На каждого из вас по отбытии срока… то-есть, я хотел сказать, по истечении срока пребывания в лагере, ну, труда и отдыха, будет составлена характеристика, с которой вам предстоит шагать дальше по жизни. То, что будет в характеристике написано, зависит только от вас.

Товарищ Ковалев гулко отхлебнул из стакана и продолжил:

– На нас с товарищем Шапирой возложена ответственность за вашу безопасность, и мы, ну, типа, примем все меры, чтобы вы вернулись в Москву целыми и невредимыми. Выход за периметр… то-есть, я хотел сказать, за пределы совхоза, без спросу не рекомендуется. Если вам приспичит куда-то сходить, обязательно поставьте в известность меня или Бориса Ефремовича. Здесь только одна дорога, поэтому побег… то-есть, я хотел сказать, самовольная отлучка, обязательно будет замечена и может отрицательно отразиться на вашей характеристике. В заключении я желаю вам всем приятного отдыха и плодотворного труда!

Его тоже проводили со сцены аплодисментами, особенно нигерийки и эфиопки.

Позже, укладываясь спать, Хельга застенчиво спросила:

– Эстрелла, а что такое: «моральный облик»?

– Ну, – задумчиво протянула кубинка, – Это, типа, такие… правила поведения в обществе. Попросту говоря, мы должны вести себя так, чтобы о нас плохо не подумали.

Хельга понимающе кивнула и отметила про себя, что русский язык подруги уже не книжный, как раньше, но уже гораздо ближе к живому разговорному!

Эстрелла долго не могла заснуть в тот вечер. Слишком уж много впечатлений! Ворочалась с боку на бок, то накрывалась одеялом, вставленным в конверт со смешным русским названием «пододеяльник», то сбрасывала его. Мысли вертелись вокруг парня с Ленинского проспекта. Перед отъездом она все-таки позвонила Анджеле в посольство и, как могла, объяснила, что просит разузнать в ГАИ, можно ли установить, кому принадлежит машина 28—70 МКА. Анджела отнеслась к просьбе серьёзно и с пониманием, когда услышала про красивого парня за рулем.

– Конечно, для посольства такую справку милиция даст, но придется писать официальный запрос, и мне придется придумать убедительную причину, почему мы ищем именно эту машину. Жаль, что ты не можешь назвать марку… Можно, конечно, попытаться и неофициально, есть у меня знакомый полковник милиции! Не переживай, найдем! Только быстро не получится, – обнадежила она соотечественницу, за которую чувствовала себя ответственной.

Эстрелла уехала в Крым, надеясь, что по возвращении Анджела вручит ей заветное имя и адрес.

Луна, высоко плывущая над кипарисами, с любопытством заглядывала в окно. Трещали цикады, без которых тишина – не тишина, бесшумно проносились в ночном безветренном воздухе летучие мыши. Эстрелла встала, босиком прошлепала к столу и напилась прямо из графина, боясь нашуметь, разыскивая стакан. После этого сон пришел быстро, и она не почувствовала, как в открытое окно, одна за другой, крадучись скользнули три мужские фигуры. Не услышали этого вторжения и остальные обитательницы комнаты – Хельга, Мариам и София…

– Лёнька! – звучал в комнате приглушенный шепот, – Давай, вон ту, черную, сделай!

– Ага, а я эту, волосатую! – голос плотоядно хихикнул.

– Сильнее дави, дурак! Теперь по титькам поводи! Во… хорошо!

– Ого! Ну ты даешь!

– Всё, пацаны! Уходим!

Утром, проснувшись, Эстрелла ощутила, что её щёки, лоб, горло, а также кожа на груди саднят и стянуты, как прищепками для белья. Посмотревшись в зеркало, она ахнула: весь её фасад был перемазан зубной пастой! Хельга, Мариам и София выглядели не лучше. Отчаянно ругаясь на четырех языках (русский занимал почетное второе место!), девушки целых полчаса отмывали и отскребали разводы засохшего «Поморина», которыми их украсили местные шалопаи-подростки.

Добравшись до Судака, художники задержались там всего на три дня, а потом, сочтя это место слишком многолюдным, передислоцировались в Новый Свет, маленький поселок при винсовхозе. Пейзажей там было не в пример больше, отдыхающих – меньше, и работа закипела. Михаил вставал раньше всех и работал маслом, пытаясь уловить тот особый, «персиковый» цвет, в который окрашиваются скалы и прибой на рассвете.

Раз в неделю кто-нибудь отвозил коллективное творчество в Судак, и на набережной устраивалась выставка-продажа. Туристы охотно раскупали и масло, и акварели. Особенно хорошо продавался, как ни странно, Смахтин. Не мудрствуя лукаво, он с простодушностью истинного гения брал четвертушку акварельной бумаги и широкой кистью проводил полосу.

– Это – небо! – пояснял он, затем проводил другую полосу:

– Это – море!

Затем, так же небрежно, двумя-тремя взмахами кисти рисовались скалы, какой-нибудь кораблик с парусом и несколько чаек, парящих в вышине. Иногда на переднем плане он изображал вытащенный на берег баркас или загорающую без лифчика девушку. Успех сих картинок, оформленных в простенькие картонные паспарту, был феноменальным!

Ещё он рисовал миленькие жанровые сцены: толстую тетку со складками жира, валиками нависающими над резинкой трусов и лямочками бюстгальтера, поедающую на солнцепеке булку. Крымская войлочная шляпа, лихо заломленная на манер ковбойского стетсона, придавала тетке ухарский вид. Картину эту, выполненную в нескольких разных ракурсах, удалось продать шестнадцать раз!

Удачным оказался также сюжет с жопастенькими девушками, играющими в бадминтон. Для усиления эффекта акварельная краска разводилась сахарным сиропом, благодаря чему изображения приобретали дополнительную объемность и сочность колера. «Бадминтонисток», повторенных неоднократно, тоже было продано не менее десятка!