Елена Чиркова - Оставьте ангелов без работы

Вместе с бабулей я вошла в избушку. Пока та выкладывала на стол покупки: крупу, сахар и пряники, я осмотрелась. Мое внимание привлекла радиола, стоящая на длинных лакированных ножках.

«Необычная вещица для дома, где почетное место, у печки, занимает допотопная прялка, прилаженная к деревянной лавке». – Подумала я.

Ведомая любопытством я заглянула под крышку проигрывателя. Считала надпись на бардовом сердце пластинки: Щелкунчик. Музыкально-литературная композиция по балету П. Чайковского и сказке Э. Г. А. Гофмана.

Тем временем бабка прошмыгнула на улицу.

– Ленка, ты где? – Выйдя на крылечко, крикнула Нюра. – Ленка, иди домой! Я пряники купила. Чайник греться поставила.

Бабкин голос вывел меня из оцепенения.

– Ленка? Моя Ленка Черепахина? – Взволнованно встрепенулась я. – Это ее имел ввиду Лев?

Тяжелая дверь скрипнула, следом за старухой вошла девочка. Она аккуратно шагнула через порог, ладонями прижимая к животу три куриных яйца, с прилипшими к ним рябыми перышками.

– Че стоишь, как полоротая? – Не сердито ругнулась на внучку бабка. – Иди, яйца в чашку клади. Утром сварим.

Девчонка юркнула за цветастую занавеску, за которой скрывалась крохотная кухонка, вдвоем на которой было не разойтись. Поэтому Нюра дождалась, пока внучка пристроит яйца и только после этого отправилась туда, хлопотать насчет чаепития.

Теперь я смогла разглядеть девочку повнимательней. Худая, почти до истощения, с выпирающими, словно у ящерицы, на спине позвонками, Лена выглядела на шесть, семь лет от роду. Коротенький, невзрачный, но опрятный сарафанчик, не прикрывал исцарапанные коленки. Девчонку можно было бы назвать заморышем, если бы не волосы. Растрепанные, волнистые локоны текли по плечам, как речные темные водоросли. Волосы в сочетании с худобой и плавной заторможенностью движений, делали Лену похожей на ребенка, про которого говорят: ни от мира сего.

Первым чувством, которое я испытала к Елене, была жалость. Мне захотелось ей помочь. Но чем? Лев об этом ничего не рассказывал.

Девочка дождалась, пока бабка вернется с темно-зеленым чайником, из которого торчали ветки сушеного зверобоя, и нырнула за занавеску, мыть руки из рукомойника, подвешенного на гвоздь, торчащий из бревенчатой стенки.

А я решила действовать. На пороге я перешагнула через Медведку. Пес не шелохнулся.

Мне нужно было срочно попасть домой, чтоб изучить Книгу о Былом.

«Но как мне попасть к себе домой? – Думала я, – ведь я была в своей комнате, которая находится в Царстве Небесном. А земная комната – это другая комната или та же самая»? Прошло около десятка лет после моей смерти. Как знать, кто теперь там хозяин?

Я задумчиво топала по досщатому настилу. Навстречу мне шли люди. Они бесцеремонно продирались сквозь мою эфирную плоть. Я для людей не существовала.

Я подошла к своему двухэтажному многоквартирному домику, в котором была моей лишь крохотная комнатушка. Сгущался вечер. Я хотела подождать, понаблюдать засветятся ли электрическим светом окна в моей конуре на первом этаже. Вдруг там кто-то живет?

Но в какой-то момент передумала. Решила пошарить в поленнице. Зашла в сарай, сунула руку между березовых бревен, аккуратно сложенных вдоль стены. Ключ лежал на своем законном месте. Здесь я его хранила, когда уходила из дома.

Замок довольно лязгнул стальным зубом, разбуженный поворотом ключа. Распорожнился, пустив меня в дом. Я глянула на сервант. Там лежала, оставленная мною Книга о Былом.

«Слава Богу!. – С облегчением выдохнула я и со вселенским наслаждением плюхнулась на свою продавленную кровать. – Книга о Былом со мной, значит я дома. Как мудр был мой поступок, когда в своей земной жизни я додумалась приватизировать свою халупу. После моей смерти она принадлежала маме Марине, видимо, за ненадобностью простояла запертой много лет».

Книга о Былом рассказала о том, что Нюра с Еленой живут вдвоем. Своих родителей девочка не помнит. Но знает, у нее есть мама и папа.

– Вернутся твои родители непутевые. Куда они денутся? – Говорила Елене бабушка, если внучка начинала грустить. – Заработают много денег, купят тебе куклу говорящую и приедут. Ты понимать должна, не маленькая: в городе все дорого стоит. Деньги долго копятся. В городе прокормиться – и то трудно. А уж тем более разбогатеть. Вот мы с тобой сейчас пойдем в огород, картошки накопаем. Пожарим. Ты знаешь, я картошку хорошо жарить умею. Ну, неужто нам с тобой плохо живется?

Елене с бабушкой жилось хорошо. Лишь изредка, когда на сердце становилось совсем уж тоскливо, она включала старенький, музыкальный проигрыватель на высоких черных лакированных ножках, заводила пластинку «Щелкунчик. Музыкально-литературная композиция по балету П. Чайковского и сказке Э. Г. А. Гофмана», слушала и плакала. Если бабушка была дома, она садилась рядом с Еленой, скрещивала в замочек пальцы, похожие на старые коряги, и тоже плакала.

Еще Елена боялась засыпать. Ей, казалось, в состоянии бессознательности ее душа становиться уязвимой. Девочка представляла, что ее душа, совсем слабенькая, неокрепшая находится внутри нее, как золотая рыбка в аквариуме. Душу-рыбку подстерегает дьявол, охотник за одинокими душами. Стоит Елене лишь погрузиться в глубокий тревожный сон, а дьявол тут как тут. Сует лохматую когтястую лапу прямо девочке в душу, хочет поймать золотую рыбку. И ловит. Рыбка трепещет у дьявола на ладони. Бьет хвостом в предсмертной агонии. Девочка чувствует боль. Глубокую муку. Страх.

Но рыбка отчаянно бьется. Сопротивляется.

– Отдай мне душу. – Требует дьявол. – Ты одинока и никому не нужна.

– Я бабушке Нюрушке своей нужна. – Отбивается Ленка.

– Бабка умрет и ты останешься одна. Без радости, без любви. Зачем тебе жить? – Не отступает дьявол.

Елена понимает, что видит сон. Нужно открыть глаза и дьявол исчезнет. Рядом спит бабка. Охотник за одинокими душами паникует при виде живых людей. Спасается бегством.

Елена с трудом продирает глаза. Сердце колотится, словно больное. «Это был сон. – Говорит Елена сама себе. – Отдышусь, и больно не будет».

Боль в груди и правда проходит. Охотник сегодня сдался. Прервал Еленины мученья, не сделав дела.

Девочка вновь отстояла душу.

История Лены Черепахиной, прочитанная мной в Книге о Былом, меня потрясла. Я ведь тоже зналась с детским одиночеством.

Который раз за этот день, я вспомнила свою маму Марину. «Что ей мешало меня любить? – Уныло подумала я. – Я же всегда была рядом. Ну, и я хороша. Родную мать стравила с Рыжей Томой. А ведь все могло быть иначе».

Мне невыносимо захотелось увидеть Маришу. Тем более ночь, пролетевшая за чтением Книги о Былом, давно минула, настало время, когда мать заступает на смену в приютской столовой.