Фил Ахмад - Табаш

Время в поездках протекало быстро. С курьерской скоростью менялись насыщенные новыми событиями дни и мои прибыльные трудовые ночи. Поначалу неуверенно, на ощупь, я познавал тайны и прелести ресторанной жизни. Шаг за шагом изучал грамматику изящного обмана. Каждый новый день обогащал меня бесценным опытом и приносил радость небольшого, но быстрого обогащения. Еженощно с каждым новым клиентом пополнялся и мой кошелек. Это было приятно. Обнюхавшись в пространстве, я осмелел и по ночам не только продавал вино на вынос, но и усаживал припозднившихся скучающих клиентов за стол и в полумраке вагона обслуживал своих ночных гостей по всем правилам кабацкого гостеприимства. Включал тихую музыку, наскоро сервировал стол, водружал на него бутылку, а то и две, бормотухи, расставлял фужеры и, как умел, варганил простенький закусон. После напряженного дня утомленные жаркой кухонной пахотой и алкогольным допингом кулинары обычно сразу же отправлялись спать. Чтобы не обременять себя излишней работой, вплоть до конца поездки никто из кухонной братии не контролировал расход продуктов. Остатки сыров, колбас, рыбы, овощей и прочей неучтёнки оставались в моем распоряжении. Я зорким глазом приметил этот факт и, в очередной раз варварски придавив жалобно пискнувшую совесть, стал беззастенчиво использовать безалаберность моих коллег в качестве еще одного источника персонального барыша. Ночное самообразование в сфере обслуживания приносило ощутимую пользу. Я научился без зазрения совести облапошивать пьяную клиентуру, оправдывая этот ненавязчивый, но востребованный ночной сервис исключительно своей любезностью к страждущим пищи и жаждущим выпивки. Беззастенчиво и нагло обсчитывая посетителей, я уже не опускал стыдливо глаза, как прежде, но с открытым и честным взором уверенно объявлял «приговор». В результате упорных ночных тренингов я настолько поднаторел в деле оболванивания моих поздних гостей, что чувствовал себя почти профессионалом. Чтобы закрепить приобретенные навыки практикой общения, я в напряженные обеденные часы работы ресторана охотно помогал официантам убирать использованную посуду и перекрывать столики для ожидающих своей очереди гостей. Я медленно, но уверенно матерел, стал с оптимизмом смотреть на жизнь и… полюбил людей. Весьма положительно на общение с клиентурой повлияла и моя учеба в ВУЗе. В антигуманной среде наживы и чистогана, так же как и в стерильной атмосфере институтского сообщества, приходилось слегка интеллектуальничать. Прежде не искушенный пошлостью и шкурным цинизмом ум в нынешних обстоятельствах стал успешно работать на мой карман. Теперь, в отличие от пустопорожнего студентского словоблудия, мои умствования носили исключительно утилитарно-прагматический характер. Умение ладить с людьми, ненавязчивое нахальство, граничащее с необходимым в кабацком сервисе наглицизмом, не осталось незамеченным. Люди, имеющие непосредственный контакт с вожделенными купюрами, Хохол и Димыч, оба, до последней извилины мозга прожженные хитрованы, учуяли во мне близкого брата по оружию. Они безоговорочно приняли меня, как сотоварища, вполне созревшего для корпоративной борьбы за денежные знаки. Признание коллегами факта, что я вылеплен из того же замеса, что и они, породили волну слухов и сплетен, стремительно распространившихся по вокзалу. Незримое волнение перетолков благотворно повлияло на мою репутацию. Разговоры и пересуды дошли до ушей начальства и тем самым предоставили мне негласный кредит профессионального доверия в Системе. Это обстоятельство невольно открыло передо мной весьма широкие возможности для извлечения табаша, ограниченные лишь моими способностями, персональной алчностью и статьями УК. Последнее было самым неприятным моментом в процессе моего движения к вершинам мастерства обогащения. Но как говорится, на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал! Смалодушничать, ссучиться и добровольно пойти на сговор с ментами для меня, по выражению одного симпатичного, почти исправившегося сторожа-зека, было бы «в натуре западло». Я действовал на свой страх и риск, полагаясь лишь на собственный потенциал, ум и интуицию. Алчность мотивировала деятельность, наполняла энергией и придавала силы. Риск щекотал нервы, обострял внимание, ускорял реакцию. Состояние алертности, в котором я постоянно пребывал, поначалу очень утомляло психику. Мое внутреннее устройство еще не привыкло к массе адреналина, который вырабатывался надпочечниками в несметных количествах. Но на войне как на войне: ты или победитель, или побежденный. Других вариантов не существует. Человек привыкает ко всему. Я не был исключением. Мой организм, изнеженный пустопорожней суетой, леностью и ничегонеделанием в конечном итоге приспособился к обстоятельствам и перестал болезненно реагировать на стрессовые ситуации, которые периодически возникали в процессе работы. В такие моменты нервические проявления и негативные эмоциональные вспышки попросту перерастали в необъяснимый кураж, порождавший единственное и непреодолимое желание победить или уничтожить «противника». Однажды какой-то неизвестный шутник, с присущим всем халдеям циничным юморком, в подпитии шутливо обронил тост: «ни дня без табаша!». Впоследствии эта сакраментальная фраза стала девизом всех, кто вступал на скользкий и тернистый путь возделывания табаша. С этой сакральной молитвы золотому тельцу, назойливо звучащей в мутных глубинах алчных и продажных человеческих душ, совершались все малые и большие преступления в мире. Не была исключением и наша железнодорожная обитель сребролюбия. С этим вдохновенным девизом, начертанным на знамени корыстолюбия, я побеждал не только доноров персональной кубышки, но и моего тайного и главного врага – Совесть. Порой она не давала покоя, подсказывала, нашептывала, увещевала, кричала. Безуспешно! Я улавливал лишь едва слышимые отголоски ее постоянно слабеющих призывов. А когда становилось совсем невмоготу от ее пронзительного нытья, то парочка стаканов доброго бургонского местного розлива делали меня абсолютно глухим к ее жалобным стенаниям. Я вживался в Систему и был обязан притереться к любым обстоятельствам. Отношения со всеми членами бригады у меня сложились доброжелательные и доверительные. Частенько молодой, пышущий здоровьем, откормившийся на дармовых харчах Хохол снимал в пути смазливую, слабую на передок, шлюшку и после недолгой прелюдии, подслащенной дежурной бутылкой шампанского и плиткой шоколада, вальяжно удалялся с ней в купе. Ресторан он уверенно оставлял ресторан на наше с Димычем надежное попечение. Сам же весело проводил время, пьянствуя и развлекаясь с очередной телкой. В течение поездки изрядно помятый, опухший, но довольный, он лишь изредка заходил в ресторан за очередной порцией бухла и закуски. Эротические авантюры не осуждались, но, напротив, негласно приветствовались и принимались вокзальным сообществом, как неотъемлемая часть разъездной жизни. Попутные, ни к чему не обязывающие интимные встречи служили для всей вагонной братии естественным и даже необходимым атрибутом жизни на колесах. Сиюминутные расслабляющие связи были своеобразной компенсацией за тяготы и лишения замкнутого существования. Пили и прелюбодействовали все без исключения. Атмосфера раскованности и вседозволенности насквозь пронизывала вагонную жизнь. Случалось, муж и жена, работавшие вместе, втихаря нарушали супружескую верность и, уподобляясь своим холостым коллегам, позволяли себе редкие, но приятные постельные шалости. Стихийные проявления человеческих слабостей исчезали в нескончаемом стуке вагонных колес и растворялись в шумных гудящих волнах встречных составов. Дорога умела хранить и погребать свои тайны. Бригадиры поездов назначали к себе на штабной вагон приглянувшуюся молодуху, которая помимо выполнения своих непосредственных служебных обязанностей должна была играть роль современной военно-полевой жены. Находиться под опекой начальника было выгодно: комфортный вагон, относительная свобода действий, исключительное положение в поездной бригаде, дополнительные премиальные. А интим по настроению благодетеля был вовсе необременителен, даже приятен. По возвращении из поездки вагонно-семейная жизнь на некоторое время приостанавливалась. Добропорядочный муженек возвращался в лоно семьи, непорочная девица отправлялась домой к маме с папой. После перерыва между поездками, перешагнув порог родного вагона, Он и Она автоматически возобновляли вагонно-семейный статус и прерванное железнодорожное сосуществование продолжалось в привычном режиме. Когда наложница надоедала или, решив воспользоваться интимной близостью, начинала предъявлять своему желдормужу несуразные требования, ее место занимала другая, менее капризная и более молодая штабница. Чтобы скрасить дорожную скуку, проводники и проводницы частенько плотно «садились на стакан» и в подпитии, если, конечно, не надирались в стельку, без церемоний предавались плотским утехам. Бороться с железнодорожной дипсоманией было бесполезно, поскольку в советское время на «железке» безраздельно царил культ Бахуса и за воротник заливали все, от начальника до стрелочника. Вдобавок к своей непосредственной функции водка служила еще и жидкой валютой. Это было надежное, не подверженное инфляции, средство платежа за всевозможные услуги и выполненную работу. Пили много, без разбора, до самозабвения, до галлюцинаций. С особой разрушительной силой зеленый змий обрушивался на работников поездных бригад. Здоровые парни и мужики, не знающие меры в возлияниях, постепенно спивались, и, незаметно для себя, превращались в тщедушных алкашей и дегенератов. Непрекращающиеся попойки незаметно затягивали в свой опасный роковой омут и нещадно калечили судьбы людей. Лишь немногие из тех, кто вовремя осознавал свое падение в эту гибельную пропасть, решительно увольнялись и впредь никогда не возвращались в эту тлетворную среду. Женщины спивались быстрее мужчин. Как утверждают врачи, женский алкоголизм неизлечим в принципе. Романтичные девушки, решившие связать свою жизнь с увлекательной работой проводника и, путешествуя, посмотреть мир, невольно вовлекались в гнилостную атмосферу коллективного пьянства и с помощью своих старших наставников очень скоро безнадежно подсаживались на спиртное. Через год-два безудержных выпивок и разгула низменных страстей некогда цветущая барышня, не замечая происходящих с ней негативных изменений, неотвратимо теряла былую свежесть и превращалась в испитое, женоподобное существо неопределяемого возраста. В вагонах-ресторанах царила та же развеселая атмосфера свободных отношений, что и в бригаде проводников. Директор охмурял новенькую официантку. Заведующий производством опылял молоденькую повариху. Ночной сторож сожительствовал с мойщицей посуды. Халдеи и никем не занятые официантки, как правило, пребывали в свободном полете и сами выбирали объекты для реализации своих естественных влечений. Иногда, во время корпоративной пьянки, как «по поводу», так и без оного, все члены спаянного единой целью кабацкого коллектива беспорядочными парами переплетались между собой в свободных купе, где в полной темноте лениво отдавались во власть пьяной похоти. И только утром, продрав глаза, гуляки узнавали своих ночных любезников. Нередко в результате спонтанной связи возникала и настоящая чувственная привязанность. Одна, уже довольно зрелая, проводница после случайного интимного эпизода буквально преследовала молоденького официанта. По пьяному делу получив от случайно подвернувшейся бабы желаемое, он, как это обычно бывает, напрочь забыл и ее, и все случившееся. Но память чувств самая сильная из всех видов памяти. Очумелая самка, истерзанная похотью, начала настоящую охоту за своим возлюбленным. Чтобы постоянно находиться рядом с объектом своей слепой страсти, она тайком выясняла направления, куда следовал ресторан, в котором работал ее молодой полюбовник. Следуя за парнем, настойчивая мамзель без устали меняла поездные бригады, всегда выбирая для себя ближайший к ресторану вагон. Одержимая вожделением, лишенная мужской ласки разведенка шла на всевозможные уловки, использовала весь арсенал изощренных женских хитростей, чтобы снова соблазнить своего одноразового трахаля. Безумство неудовлетворенных страстей продолжалось долго, но так и не увенчалось успехом. Парня стала раздражать назойливость взбесившейся бабы. Чтобы избавиться от ее докучливых домогательств, молодой человек пытался игнорировать жалкие попытки страдалицы пробудить в нем взаимные чувства. Он демонстративно отворачивался и молчал, когда она пыталась завести с ним разговор. Подчеркнуто не замечал ее присутствие, не реагировал на ее томные взгляды, ужимки, слова. Обнаженные части рыхлого тела, сознательно выставляемые ею напоказ, скорее отталкивали, чем возбуждали. Драматические события этого бесплатного шоу стремительно развивались на глазах у любопытных зрителей. К глубокому разочарованию публики романтическое действо так и не достигло кульминации. В финале пьески объект неудовлетворенных страстей зрелой волчицы неожиданно уволился, не оставив никому своих координат. Убитая горем проводничка, как это водится, крепко и надолго запила. В стремлении заглушить тоску по несбывшейся, вдребезги разбитой мечте несчастная женщина ушла вразбляд и назло всем неверным мужикам мстительно вступала в порочную связь с каждым желающим.