Фил Ахмад - Табаш

Всякий раз, при первых признаках проявления пьяного молодецкого угара, вся кабацкая братия стремительно покидала превратившийся в поле боя зал ресторана. Все работники скрывались в укромных местах и с безопасного расстояния увлеченно наблюдали за происходящим. Зрители никогда не пытались успокоить дерущихся и остановить дикое побоище. Любые попытки вмешаться в процесс разборки были отнюдь небезопасны. Однажды один молодой и неопытный в подобных делах ДВР по кличке Узбек самонадеянно вышел в зал в самый разгар драки и, по роковой случайности, ему в голову тотчас же впечаталась бутылка, брошенная кем-то из драчунов. Узбек, потеряв сознание, свалился навзничь и, раскинув руки-ноги в стороны, растянулся на полу. Увесистая бутылка из-под шампанского насквозь пробила лобную кость. По широкоскулому, мертвенно-бледному лицу Узбека сочилась кровь, растекаясь бурой лужицей вокруг его головы. Это было жуткое зрелище. Узрев скорченное в неестественной позе, бездыханное туловище своего начальника, поддатая мойщица посуды мгновенно протрезвела, испуганно выпучила глаза, истерически взвизгнула и хриплым бабьим фальцетом дико запричитала на весь ресторан:

– Уби-и-или!!! Изверги! Уби-и-или!!!»

Истошный вой оглушительной сиреной резанул по ушам дерущихся. Пьяная, разгоряченная дракой шобла замолкла. Все остолбенело уставились на недвижно лежащего в луже крови человека. Ошарашенная кровавым зрелищем толпа впала в ступор. Люди трезвели и медленно начинали осознавать произошедшее. Похоронное молчание, лишь изредка нарушаемое жалобными бабьими всхлипами, продолжалось около получаса. Никто не решался произнести хоть слово или оказать необходимую помощь пострадавшему. И только проводник, случайно оказавшийся свидетелем кошмарной сцены, тотчас же бросился к бригадиру поезда, чтобы тот по рации сообщил о происшествии на ближайшую станцию. К счастью для раненого спасительный вокзал небольшого городка находился совсем близко. Как только поезд остановился, к дверям вагона с пугающей пассажиров сиреной подкатила карета скорой помощи. Тело не пришедшего в сознание Узбека при помощи двух дюжих, небритых, тяжело дышавших перегаром санитаров было бережно уложено на носилки, осторожно вынесено из вагона, погружено в карету скорой и доставлено в местечковую больничку. В затрапезной клинике небольшого провинциального городка, куда был госпитализирован Узбек с тяжелейшей черепно-мозговой травмой, работали гениальные врачи. Лекари от бога. Именно эти провинциальные ангелы-целители в белых халатах подарили почти безнадежному пациенту вторую жизнь. Именно они, никому не известные служители Гиппократа, не жалея ни времени, ни сил, не смыкая глаз, денно и нощно выхаживали полумертвого Узбека, пока тот не начал подавать признаки жизни. Чтобы залатать дыру в черепе, потребовалось неотложное хирургическое вмешательство, и в голову Узбека была имплантирована пластина из драгметалла, заменившая разрушенную лобную кость. Восстановление утраченного здоровья продолжалось долго и мучительно. Узбек страдал и физически, и психически. После операции голова раскалывалась от невыносимой боли. А еще больнее душил синдром алчбы. Советская медицина лишь декларативно считалась бесплатной, но фактически, по негласным правилам за медицинские услуги было принято скрытно «благодарить» своих здравоохранителей. Размер и форма докторского вознаграждения варьировались в зависимости от статуса медицинского работника, сложности операции и процедур, в которых нуждался больной. Узбек был тяжелым пациентом, нуждающимся в постоянном врачебном контроле и сестринском уходе. Неправедное кабацкое бабло текло рекой. Деньги уходили на оплату консультаций различных специалистов, повышенное внимание лечащих врачей, работу санитарок и сиделок. Значительная доля трат приходилась на жизненно важные медикаменты. В советскую эпоху господства тотального дефицита просто купить в аптеке эффективные импортные лекарства было невозможно. В годы торжества социализма, впрочем, как и в нынешнее время разгула демократии, человеческое здоровье обходилось недешево. Все приходилось доставать у нужных людей за приличную переплату. Если кому-то удавалось заполучить необходимый для лечения остродефицитный препарат, то для больного это был реальный шанс на спасение. Да и сама пластина из драгоценной платины стоила отнюдь недешево. Но и время тоже исцеляет. После долгих мучительных месяцев реабилитации послеоперационные швы на черепе Узбека затянулись, кожа разгладилась и прикрытые длинными, тщательно зачесанными волосами признаки недавней операции стали едва заметны. После травмы и глубоких душевных переживаний в психике Узбека произошел непредсказуемый сдвиг. От удара и непрестанного давления алчбы на искалеченный мозг пострадала и перестала нормально функционировать одна из его мозговых извилин, отвечающая за контроль над алчностью. Изменившийся, напичканный искаженными психостеническими установками Узбек все же вернулся к привычной деятельности. С жадным рвением изголодавшегося по табашу зверя он вгрызался в работу, откусывая каждую копеечку везде, где это только было возможно. В него словно вселился жестокий басмаческий дух прошлых поколений, не знающий жалости ни к старикам, ни женщинам, ни к детям, единственной целью которого была только нажива. Свою карьеру Узбек начинал простым поваром вагона-ресторана. Повар, как лицо подневольное, находился в полной материальной зависимости от заведующего производством, который получал товар на складе и контролировал его реализацию в пути следования. В конце поездки шеф на свое усмотрение отстегивал повару положенную долю за кухонный труд и малую толику из вырученных за продажу «левака» денег. Проишачив на кухне пару лет, Узбек познал скрытые течения Системы и полностью обнюхался в вагонной среде. Власть шефа Узбека угнетала. Ничтожная сумма, которую повар получал в конце рейса за тяжкие труды и молчание, не шла ни в какое сравнение с тем табашем, который оседал в карманах начальника кухни. Тогда недовольный существующим положением Узбек стал изыскивать способы дополнительного дохода. Тайком от шефа он начал приворовывать из общего котла. При любом удобном случае продавал продукты на сторону и бессовестно прикарманивал вырученные деньги. Пораскинув своим хитрым азиатским умишком, Узбек пришел к выводу, что на ниве неправедного обогащения гораздо выгодней быть пастухом, чем простым пахарем. Он переговорил с авторитетными людьми, от которых зависело его восхождение по служебной лестнице. Не скупясь, отслюнявил им требуемый бакшиш, за что в результате получил вожделенную должность ДВР. Страха за свои неправомерные деяния, ответственность за которые была определена статьями УК, Узбек не испытывал вовсе. Напялив на себя новый должностной статус, он добровольно явился в отдел ОБХСС и без околичностей предложил свои услуги в качестве информатора в обмен на личную неприкосновенность. Предложение просителя было безоговорочно принято. Незамедлительно был подписан соответствующий документ и взаимовыгодная сделка Узбека с контролирующими органами была успешно совершена. После продажи дьяволу своей ничтожной азиатской душонки уверенный в безнаказанности шакал принялся за добычу денежных знаков с неистовым хищным рвением. Звериным чутьем он вынюхивал любую возможность урвать кусок пожирнее. По ночам прямо с вагона он продавал «левый» товар в медвежьих углах, где в ожидании поезда выстраивалась длинная очередь из голодных аборигенов. Местные жители ничего, слаще морковки с огорода, не пробовали годами, а посему своими оскудевшими от недоедания мозгами и слипшимися от вынужденного вегетарианства желудками страстно жаждали питерских сосисок, колбас, сыров, печений, конфет, лимонадов и прочей продуктовой снеди. Если в составе ехала «фирмА», – именно так, с ударением на последнем слоге, тогда называли иностранных туристов, то Узбек, прознав об этом, тотчас же бросал опостылевшую кухню. Не переодеваясь, в замызганной курточке, едва обтерев тряпкой сальные руки, он стрелой бросался на поиски вожделенного вагона, чтобы задешево купить инвалюту и заграничное шмотье. Как только ушлый азиатский нос улавливал дух табаша, а плутоватый глаз различал его бледную тень, то вживленная в голову пластина возбуждалась и мгновенно реагировала на раздражители. Имплант начинал мелко вибрировать, нагревался и своими импульсами активизировал в воспаленном мозге Узбека пораженную зону алчбы. В общем, где бы ни проявлялся табаш, там первым всегда оказывался изворотливый Узбек с загребущими руками. Наковыряв на вагонах приличных деньжат, Узбек посетил родной чуркестан, чтобы жениться, как этого требовала традиция, на избраннице одной с ним национальности. Уплатив калым, жених сосватал себе в жены юную девчушку-подростка из далекого аула. За несколько лет совместной жизни благоверная наплодила мужу целый выводок узкоглазых детенышей. Чтобы прокормить прорву голодных ртов, Узбек как одержимый пахал на железнодорожной ниве, добывая средства для содержания семьи. Возвращаясь из одной поездки, он за взятки менял направление и в тот же день с оборота отправлялся в другую. При таком напряженном режиме работы дома он появлялся лишь изредка и ненадолго только для того, чтобы пополнить кубышку и выделить семье очередную порцию денег на прожитие. А тем временем, пока муженек напрягался на вагонах, его хитроумная женушка, сполна вкусив прелестей цивилизации, обнюхалась в среде большого города и сделала свой судьбоносный выбор. Параллельно с поддержанием огня в домашнем очаге и воспитанием подрастающего поколения она поступила в ВУЗ и, сдавая экзамены экстерном, с успехом его досрочно закончила. Серьезная научная тема дипломной работы распахнула перед вчерашней аульной девчушкой дверь в большую науку. После блестящей защиты диплома решением научного совета талантливой выпускнице было предложено продолжить дальнейшее образование в аспирантуре. Она без колебаний согласилась. Узнав об этом, Узбек, как глава и основной кормилец семьи, заартачился и вспылил на чрезмерно самостоятельную супружницу. Но переубеждать азиатскую упрямицу, с рождения вскормленную молоком молодой ослицы, было бесполезно. Никакие возражения не принимались. Судьбоносное решение было принято ею окончательно и бесповоротно. Узбек, скрепя сердце, нехотя, но вынужден был с этим смириться. Когда обнищавшая Россия униженно вползла в жалкое подобие капиталистического рынка, традиционные отношения в патриархальной узбекской семье коренным образом изменились. В наступившие на горло всему советскому народу перестроечные времена Узбек всеми силами пытался приспособиться к неожиданно обрушившейся на него свободе. Восстав из прокрустова ложа драконовских законов, а заодно и освободившись от назойливой опеки милицейских кураторов, он яростно нырнул в бушующие волны свободного предпринимательства. Бойко торговал на рынке узбекскими халатами и тюбетейками. Эту национальную экзотинку он с выгодой выменивал у сородичей на старорежимные, давно вышедшие из употребления, женские боты, безразмерные калоши на красной подкладке и кондовые резиновые сапоги. Покупал, продавал, менял, промышлял всем, чем придется, чтобы вписаться в рыночные джунгли и сколотить капиталец на старость. Но все его попытки достичь буржуинского процветания были тщетны. Звериный оскал капитализма явил Узбеку свое истинное лицо. Общественная переустройство, ломка стереотипов отнюдь не означали мгновенную трансформацию сознания. Вульгарные штампы прошлого не работали. Закрепившийся в мозгах устойчивый стереотип мелкого совдеповского лавочника неожиданно запнулся о перестроечный камень и безнадежно замер на перепутье времен. Убогий умишко мелкотравчатого вороватого щипача терял способность к продуктивной деятельности. Новое время настоятельно требовало и новых подходов к ведению дел. Денег в семье постоянно не хватало, а умирающий вагон-ресторан уже не приносил той прибыли, что в золотые застойные годы. Доходы катастрофически падали. Беспрерывная непруха и болезненное крушение надежд ввергли Узбека в глубокую депрессию. От безысходности и отчаяния он стал частенько прикладываться к бутылке. Теперь роль главы семейства и основной кормилицы перешла к его половине, которая, несмотря на социальные потрясения, весьма успешно продвигалась по карьерной лестнице. Она блестяще защитила кандидатскую, затем докторскую, получила кафедру в одном из столичных ВУЗов и по праву завоевала мировое признание в научных кругах. Привлекательная внешность, живость ума, яркий талант и успешность придавали этой женщине некий восточный шарм, откровенно волновавший окружавших ее представителей мужского пола. Причем, явно не научный интерес к молодому дарованию проявляли не только молодые ученые, но и седовласые многомудрые мужи, обремененные степенями, регалиями и званиями. Интеллигентное общество, комильфотное обхождение, повышенное внимание коллег, успех, материальный достаток и независимость неизбежно привели ее к разрыву со своим, несостоявшимся в жизни, примитивным муженьком-барышником. Детеныши подросли, оперились и один за другим повыпархивали из семейного гнезда. Воспользовавшись зарубежными связями именитой мамочки, отпрыски благоразумно разъехались по забугорьям подальше от очередных российских перестроек, перекроек и перестрелок. После развода с Узбеком его бывшая, некогда простоватая, ничем не примечательная девочка из забытого аллахом аула, вышла замуж за профессора из Гарварда и вслед за детьми навсегда и без сожаления покинула страну. Бедняга Узбек от свалившихся на его платиновую голову передряг впал в тягучую тоску, запил и от жгучей неприкаянности совсем одичал. На склоне лет перенес два инфаркта но, к счастью, выжил. Сирый и всеми позабытый, он прозябает ныне один одинешенек в пустых стенах холодного дома, некогда наполненного радостью и теплом семейного очага. Вот такие фокусы судьбы… Тупик…