Михаил Дунаев - Кровь на бумагах. Наперегонки

Машина резко затормозила, отвлекая Макса от размышлений. Но решение было на поверхности:

– Рядовой. Вам будет очень важное задание. Вы бегом отправитесь в расположение комендантской роты и отдадите им мой приказ – боевая готовность номер один, занять ключевые пункты и оседлать все дороги, ведущие из города. По городскому громкоговорителю и по радио на всех частотах передайте – отъезд из города воспрещен, спустя полчаса после этого сообщения вводится комендантский час до особого распоряжения. Всем вооруженным горожанам в эти полчаса сойтись к городской ратуше. Награда будет ждать каждого ополченца.

Он браво щёлкнул сапогами.

– Да, постойте. Можете взять себе мотоцикл. Я сам, позже, разберусь, чей. С Богом, рядовой.

И молча прошёл в штаб, свернул к радистам, но у лестницы на второй этаж наткнулся на своего адъютанта.

– Господин генерал, мы вас обыскались.

Он совсем не ожидал его увидеть: – Курт? Я же просил, никаких генералов. Ездил на телефонную станцию, запросил у Генштаба подкрепления для нас, но подойдут только через три часа. Где были вы?

– У радистов. Надеются вскоре восстановить связь.

– И что с ней вообще произошло?

– Здание не было рассчитано на такую мощность аппаратуры, что-то перегорело.

– Что ж. Вам задание. Обойдите все отделы нашего балагана, прикажите вооружаться. Передайте мой приказ – отпирать оружейные. Через десять минут весь персонал штаба должен быть построен на плацу при оружии. Исполняйте.

И прошёл к своему кабинету, отперев своим ключом обитую кожей дверь «Директор».

«Господи. Первый день войны, и зачем я позволил себя спихнуть на этот уровень. Я же не имею опыта полевого взаимодействия. Я в последний раз был в полевых условиях… боже, это было в шестнадцатом. Я был тогда капитаном. Сейчас я могу представить себя капитаном? Ну хорошо. Что сменилось? Те же винтовки… не те. И пулемётов больше. Остановись, Макс. Ты строишь из себя идиота! Делай, что должно и будет, как следует».

Макс взглянул на часы. До того, как персонал соберется на плацу, оставалось семь минут. Есть время собраться с мыслями, проверить пистолет и выкурить сигарету. Он прошёл к окну, случайно задел ногой ножку стола и недовольно зашипел. Макс решил переобуться, и теперь захромал к шкафу, где стояли его сверкающие сапоги.

Он хранил их на особый случай, но уж явно не на такой. Макс планировал их обуть на парад, или же пойти в них в театр, что называется, «вспомнить молодость». Но молодость он вспомнит иначе. Фуражку он аккуратно повесил на открытую дверь шкафа, и извлёк сапоги. Критически оглядел и свои брюки навыпуск, решив переодеться.

Спустя пару минут он уже натянул сапоги, прошёлся пару шагов туда-обратно, чтобы ноги привыкли. Закрыл шкаф обратно, ловя на лету фуражку, и перед зеркалом заломил её на старый манер.

Четыре минуты.

Макс похлопал себя по карманам, и к своему счастью, нашёл пачку сигарет. У него в каждом кителе хранилась пачка сигарет на два случая – угостить солдат, и перед смертью. Там же, в кармане с сигаретами, лежали и грошовые спички с чёрным орлом.

После, с сигаретой в уголке рта, полез в дальний угол сейфа, за чуть ли не самым главным секретом. Там, в тёмной, пропахшей пылью, глубине, меж страниц томика Толстого, лежала фотография, истрепавшаяся, сломанная в паре мест. С этими трещинами она походила более на полотно времён Возрождения, украденное и скатанное в рулон. Это была старая семейная фотография – задремавший старик в коляске, немолодой отец, в двубортном жилете и с угольно-чёрными усами (он их подкрашивал для импозантности), юнец Макс (еще кадет) и его молодая жена Минерва.

Он сложил её пополам и сунул в нагрудный карман, к сердцу. Он надеялся, что это фото отведёт пули и принесёт победу, как это фото делало вот уже сорок лет кряду. Не будем обвинять нашего старика в сентиментальности

Две минуты.

Сигарета отправилась в чашку, Макс одёрнул китель еще раз, коли помирать, так непременно красивым. Запер кабинет и медленно пошёл вниз, на ходу пряча пенсне в карман.

Офицеры на плацу с оружием уже были построены, держа винтовки у ног. Они обратили внимание на то, что Макс держит речь, слегка щурясь, хоть и солнце было за облаками:

– Господа! На нас лежит ответственная задача – не пустить красных на этот берег Эльбы. Этот город – наш Гибралтар! Мы не можем отдать его, не пролив крови. Офицеры от полковника и выше – отправляйтесь к ратуше. Вы будете командовать гражданским ополчением. Остальные, не считая радистов – займите ближайшие здания и отстреливайтесь. Ваша задача – прикрыть радистов и наше боевое знамя. Командование священным эскадроном вверяю главе оперативного отдела. Не подведите страну.

Макс смолк на секунду, приложил руку к сердцу, и тихо, едва сдерживая скупую слезу сказал:

– И да поможет нам Господь Бог.

Офицеры хором крикнули – С нами Бог!

– За работу, господа. Разойтись!

***

Тем временем, полковник Штрахвиц вместе со штабным водителем и радистом прыгнули в генеральский внедорожник и помчались на передовую. Через подлесок, где вражеские танки остановились и выставили дозор. Штрахвиц, надев наушники, начал прослушивать эфир. Попалась странная передача:

– Говорит дежурный аэродрома Веймар-Шесть. На связи флайт-капитан Мандрейк из штаба бомбардировочно-штурмовой эскадры Рейнской армии. Просим помощи, атакованы наземными силами неизвестного противника.

– Алло, Мандрейк! Говорит наблюдательный пост ФРГ. Атакованы тем же противником, что и вы! Окажите услугу по дороге!

– Уточните координаты цели.

– Танго-Эхо 36, Танго-Фокстрот 37.

– Принято! Над целью будем через 15 минут. Конец связи.

***

Макс же стоял на этом импровизированном плацу, наблюдая, преисполненный гордости за этих людей. Они идут защищать этот город, каким бы он ни был. И горожане, плечом к плечу будут его оборонять. Пожалуй, сейчас ему точно не хватает журналистов. Ну ничего, благодарные потомки узнают об этом из мемуаров… если конечно он переживёт этот день.

Подошёл адъютант, и, щёлкнув каблуками, обратился к нему:

– Господин генерал, что мы предпримем?

– Будем ждать. Как насчёт пары чашек кофе? – и, вспомнив, спросил, с юморком: – Вы слышали о русском генерале Кутузове?

– Никак нет.

– Что вы, это же классика. Он был невозмутим перед лицом Бонапарта, сидел на своей высоте и ел курицу. Мы же будем в кабинете. Пойдёмте, – и глянул украдкой на часы.

Они поднялись вновь по этой чёрной лестнице, и прошли, по уже опустевшему вновь универмагу-штабу. Макс вновь отпер дверь, адъютант спросил:

– Подать кофе?

– На себя и меня, две чашки. Если еще остались сливки – подавайте и их.