Михаил Дунаев - Кровь на бумагах. Наперегонки

Макс неуверенно переспросил: – Э как Эльба?

– Так точно, господин генерал-полковник.

– Обстоятельства?

– Позволите показать вам стенограмму? Мы поймали и зафиксировали эту передачу.

– Выполняйте.

Они прошли, Макс с адъютантом остались у двери, Левински хлопнул кого-то по плечу, назвав его Гансом-счастливчиком. Тот отдал ему блокнотный листок с карандашными записями. После чего капитан быстро, почти бегом, прошёл к Максу.

– Прошу. Узнаёте частоту отправителя?

«Это мой внедорожник с рацией. Как бы сдержаться и не треснуть себя по лбу… Просто отлично. Теперь я развязал мировую войну. Даже адъютант не пригодился» – думал Рихтер

– Это всегда можно выяснить, – и углубился в чтение стенограммы

«Штрахвиц почти от моего имени объявил войну. Хорошо, что красные сами случайно ударили»

– Левински. Вы сожжёте это.

– Зачем?

– В армии вопросов не задают! – после чего тихо сказал, будто извиняясь: – Поймите, первая жертва войны – это Правда. А теперь в печку. Хотя… я сделаю это сам. Забудьте о существовании этих разговоров.

– Будет сделано, господин генерал, – Левински отсалютовал, и Макс с адъютантом вышли на улицу.

Над их головами пронеслись звеньями самолёты. Макс протянул адъютанту сигарету, и они с удовлетворением закурили.

– Да это же «Тайфуны», британские штурмовики!

– Да, британская пунктуальность… идите в мой кабинет, я пока побуду на свежем воздухе.

И как только Курт скрылся в дверях универмага, Макс швырнул наземь недокуренную сигарету, и зачем-то прикурил свежую:

«Господь милостивый. Пойми – эта война – последняя. Я могу отличиться только здесь. Ну, давай, скажи, что прошлые войны ты провёл так, чтобы быть довольным собой. Забыл, как глушил поражения? И что? Нет-нет. Это должно было быть не так. Меня спасёт только работа».

На улицу выбежал адъютант с телеграфной лентой. Взмокший, в руках фуражка.

– Срочная телеграмма, господин генерал!

Это внезапное появление несколько озадачило Макса: – Так быстро? Что у вас там, Курт?

– Фронт п-п-прорван!

– Отдышитесь и придите в порядок. И бросьте теребить фуражку как нашкодивший ребенок! Обстоятельно доложите о произошедшем.

– Так точно. – Адъютант набрал побольше воздуха в лёгкие, чтобы выпалить – Разрешите доложить?

– Докладывайте.

– Севернее н-наших позиций, в сорока километрах, в-в-войска нашей армии начали контратаку. Части второй моторизованной дивизии продвигаются вглубь обороны п-п-противника. Враг отходит.

Секунда молчания. По высокому лбу Макса пробежали морщины, после чего он спокойно, глядя куда-то на землю, сказал:

– Авиаразведку в воздух. Если Максименко пойдет на помощь, мы должны связывать их боем как можно дольше. Не дай Бог они вырвутся, – после чего он глянул уже в глаза лейтенанту: – Телеграмму во вторую моторизованную – остановитесь и приготовьтесь к обороне.

– Р-разрешите исполнять, господин генерал?

– Стойте. Мой начштаба полковник Штрахвиц уже вернулся?

– Да, уже здесь. Сидит и к-курит на подножке вашего «Хорьха»

– Сюда его, срочно!

«Уж я ему устрою. Болван! У нас и без него полно дел. Он думает, что самый опытный и незаменимый. И приказано было – доложиться по прибытии»

Со спины подошел красный, мокрый от пота Штрахвиц. Рихтер, заслышавший звук шагов, развернулся.

– А, вернулись, наконец. Авантюрист… Хвалу Богу воздайте что живы. Объясните, за каким чертом вы помчались на передовую? Снова по пальбе соскучились? Пороху нюхнуть захотели? По-вашему я вас в штаб зря определил, так?

– Никак нет, господин Рихтер. Обстановка требовала немедленного вмешательства.

– Отставить! Нет таких обстановок, которых нельзя разрешить по радио.

Штрахвиц не смог сдержать нервного смеха, однако сквозь улыбку, больше похожую на оскал выдавил: – Как давно ты был на фронте, Макс?

Терпение Рихтера казалось безграничным, однако для приличия всё ж стоило гаркнуть: – Субординацию соблюдай, полковник! В 45-ом под Арденнами меня чуть не взяли в плен из-за того, что был на передовой. На нас вырвался отряд Ходжеса…

Штрахвиц помнил, как Макс был на фронте, под Арденнами. Видел своими глазами, в разведке. Помнил перестук смертных жетонов после той вылазки…

После чего Макс перешел на назидательную интонацию: – Запомните, Иоганн, полководец должен быть вдали. Нельзя предаваться эмоции. Нельзя лезть в горячую схватку. Ты должен сохранить ум, чистый как стекло полевого бинокля – и обнаружил, после своего монолога, что реакция оказалась иной.

Штрахвиц ответил:

– А ты верно не понимшь, что было там. Не помнишь меня рядом. Как искал фуражку в снегу, которую сбили выстрелом. Как испачкал сиденье машины кровью своего адъютанта, кстати! Зиг хайль, господин генерал! – он щёлкнул каблуками и развернулся.

Невозможно понять, что сильнее задело Рихтера – нацистское приветствие или нотации какого-то полковника, однако же, он стоял в ярости, призывая последние душевные силы на помощь кончившемуся терпению. В конце концов, он просто перешел на крик, глаза его были выпучены:

– Стоять смир-рно! Неслыханная наглость! Да раньше за такие оскорбления на дуэли шкуры дырявили! – Голос оказался безнадежно сорван, он прокашлялся, после чего говорил с пугающим, ледяным спокойствием и злорадством: – Ну, ничего, ты у меня за это поплатишься… Я перевожу вас в запас как негодного к исполнению обязанностей. Посиди-ка теперь за спинами военной полиции, – После чего приказал Курту, что вышел невольным свидетелем этой сцены: – Караульных ко мне!

Спустя некоторое время Рихтер уже шептался с фельдфебелем. А Штрахвиц стоял темнее тучи, совершенно недоумевая, за что ему эти наказания. Его самого одолевало негодование – он выиграл эту битву в одиночку, если бы не он, сидели бы все сейчас в плену… в лучшем случае. О худшем и говорить не приходится!

– Спровадьте его в город, засадите в публичный дом. Попытается вырваться – сажать в карцер. Ясно? Исполнять!

Фельдфебель щелкнул сапогами.

– Есть!

Адъютант вернулся из импровизированного штаба со свежей, липкой от клея, телеграфной лентой.

– Здесь свежая сводка.

Рихтер упер руки в бока: – Ну, какие новости?

– Передают, что преследование невозможно. Авиаподдержка не отвечает на запросы, противника обнаружить не удается. Работа некоторых отделов штаба была дезорганизована, но приходит в норму. Через пару часов сможем нормально функционировать. Будут ли какие-нибудь распоряжения?

– Нет, никаких. Хотя постойте… Связь налажена?

– Так точно!

– Пройдемте к связистам, свяжете меня с Берлином. Необходимо доложить в министерство.