Михаил Дунаев - Кровь на бумагах. Наперегонки

– А может это была хитрая разведка? Ну, голубой шатёр в пустыне был бы очень хорошо заметен.

– Знаете… я тоже так иногда думаю. Но мистика интереснее. Мол, забрало всех море песка. Ладно, господа. Определитесь там, кто меня сторожит, а кто спит неподалёку. Доложите Максу, что мы в отеле Де Вилль и ждите распоряжений. А я – отсыпаться.

***

В кабинете висело молчание, не тревожное, но вынужденное. Это было не молчание карцера – но мастерской, где создают шедевры. Кабинет директора универмага, где Макс разместил свой кабинет, намертво пропах табаком, и если бы кто-то решил пускать кольца из дыма, то можно было бы слепить к нему и мяч из того же дыма.

– А может, откроем окно? – спросил Лютцен, скручивая себе сигарету.

Макс медленно, будто бы он под прицелом, приложил палец к губам. Глядя на свой участок фронта, он смотрел уже глубже. В голове он построил другую карту – всей Восточной Европы. В его голове шёл горячий спор с самим собой.

Мы держимся изначального плана? – спросил он сам себя в своей голове, слегка подражая голосу Лютцена: – Если это так, то план слишком размеренный. Это прогулочный план для старомодной войны. А действовать нужно быстро. Промедление опасно.

– Это политический вопрос, – ответил он сам себе, поймав себя на мысли, что у него немеют ноги: – Быстрый удар может негативно повлиять. Если мы сделаем это быстро, нас после сочтут агрессором.

– Если бы это было не так…

– Важно, как оно выглядит.

– Перестаньте думать о своём имидже в учебнике истории!

Макса тронули за плечо:

– Господин Рихтер, с вами всё в порядке? Вы застонали – спросил его адъютант.

– А это похоже, на то, что всё в порядке? Да, Фридрих. Открывайте окно. Шарики за ролики заезжают.

Фридрих направился к окну: – Давно бы так.

Молчание висело еще с полминуты. Лютцен не выдержал.

– Макс! Скажите хоть что-нибудь по делу. У меня складывается плохое впечатление.

– Да. Знаете, мы будет держаться старого плана.

– Вот как – слегка повысил голос Лютцен: – А пять миллионов русских, в серых шинелях вас не пугают?

– Вы читаете газеты?

– Вы считаете меня идиотом?

– Газеты всего мира пишут о… проклятых коммунистах, которые рвутся к Ла-Маншу.

Лютцен охнул: – Вы опять надели сапоги десятилетней давности?

– Я не говорю, что мы защищаем Европу от коммунизма. Я говорю, что мы – Европа.

– Лучше бы он надел тапочки.

– Фридрих, прекратите. Я говорю вам о том, что мы в текущий момент воюем с одной страной, приблизительно равной. И они, они на нас напали. На меня, лично.

Лютцен докрутил сигарету и закурил.

– В текущий момент – да. А потом?

– Это не моё дело. Это дело политиков.

– Минуту назад я слышал речи с трибуны. Макс, вы должны определиться. Вы политик или нет?

Макс сменил тон на тот, которым он говорил с надоедливыми журналистами на пресс-конференциях: – Этот вопрос не достоин чести военного. Как и ответ на этот вопрос.

– Так мы пива не сварим.

– Вот что. Я готов быть политиком, если этого требует то, чем мы занимаемся. Отставка Брандта – политический вопрос. Да, как и наш план. Оставление Берлина – политический вопрос. Его мы ставим перед всем миром. Готовьтесь смириться с тем, что мы – беззащитны как голубь мира. И еще раз. Давайте начнём с начала.

Вторая моторизованная дивизия генерала Шрёдера держалась достойно. Восемь часов бойцы отбивались от атак превосходящего по силам противника, тем самым снискав себе место рядом с Тонкой Красной линией. Телеграмма с просьбой от Рихтера остановиться дошла слишком поздно. Сказалось и качество прекрасных немецких дорог, по которым Максименко достаточно быстро перебросил войска.

На девятом часу обороны на южный фланг Шрёдера, терзаемый силами ОТТБ, обрушился шквал огня – отработали люди Энквиста из полка реактивной артиллерии. Максименко пришлось отступить.

Рихтер, хлестал кофе, разбирал бумаги, готовил подробный план предстоящей операции. Пепельница была набита окурками, выбитым табаком и пеплом, на столе валялись трубки. И, несмотря на день, на столе горела лампа, видимо ушедший с головой в работу генерал забыл даже про то, что на улице давно светло. Постучав, вошёл радостный адъютант:

– Честь имею поздравить, господин генерал-полковник!

– А вот эту дивизию мы… – Но увидел перед собой адъютанта, он лишь протяжно моргнул. «Значит, он мне еще не снится. А что я хотел от той дивизии? Неважно» – после чего спросил:

– Так с чем это еще вы хотите меня поздравить?

– Пришла телеграмма из Генерального штаба. Вас переводят на более высокую командную должность.

Рихтер глянул на бумаги, потом на лейтенанта исподлобья и абсолютно без интереса спросил:

– Куда именно?

– Вам пришло назначение на должность командующего группой армий А.

Бумаги тихо легли на стол, к ним отправилось и пенсне. Рихтер ожесточенно тер ладонью свой морщинистый лоб, и с легким стоном говорил.

– Только этого мне не хватало. Она же трещит по швам.

– Здесь приписка, господин генерал.

– Что за приписка? Расстрел за неисполнение обязанностей?

– Никак нет. Готовится ваше повышение в фельдмаршалы. Придет со дня на день.

Мертенс протянул телеграмму, генерал принял ее, начал шарить по столу в поисках пенсне. Не нашёл, и пришлось щуриться, то поднося лист ближе, то дальше.

– М-м-да. И вы думаете, это из-за моих заслуг? Я так думать не могу.

Адъютант пропустил это старческое бормотание мимо ушей:

– Будут ли распоряжения господин фельд… то есть генерал?

– Непременно! Свяжитесь с Лейпцигским вокзалом и распорядитесь насчет поезда для штаба. Выезжаем в Берлин, скажем, через два часа. Распорядитесь насчёт моих бумаг – вы за них отвечаете. Я же прибуду к поезду.

Не успел адъютант закрыть дверь, как пришёл капитан Левински, из радиослужбы. Он передал важную новость – в лагере противника тоже кадровая перестановка. На должность командующего Берлинским направлением назначен военный специалист из Москвы, маршал Евгений Агаянц. О биографии его известно немного, но то, что попало в руки разведки, вызывало немалый интерес. Фигура Агаянца держалась в тени, но от глаза спецслужб не ускользает ничего. В памяти Рихтера уже пошли строки досье, которое он составлял незадолго до конфликта.

Итак… «Маршал Агаянц начинал свою карьеру в Гражданскую войну в России. Тогда он командовал кавалерийской дивизией. После войны был направлен в Академию при генеральном штабе РККА. После чего назначен администрировать работу секретной советско-германской танковой школы в Казани. Там он познакомился с теоретиком „Блицкрига“ Гудерианом. После прекращения деятельности школы был послан в Испанию как военный советник. Во время войны работал в оперативном отделе генерального штаба. Там же в штабе прославился как психолог и аналитик».