Модест Казус - 365. Сказки антарктических писателей

– Позвольте! – подал голос первый пастух – Обладание чеканью никак не вяжется с вашим внешним видом! Вы поди вор и душегуб?

– Отнюдь! – отвечал ему мохнатый. – Плакун-трава не булава, головушку не пришибёт, а деньжата принесёт. Клад богат я отыскат, что у чудей лихих в ямах лежат. А нонче мне пора спат.

Произнеся всё это, таинственный гость встал из-за стола и вышел вон. Тут же поднялся страшный свист-посвист, будто сам Ног с гнезда своего, что на двенадцати дубах, слетел, да по двору ходит. Корчмарь подскочил к пастухам, кафтан на себе рвет;

– Экая лихоманка! – кричит. – Ей-же-ей! Неспроста ветер свищет, ох, и неспроста-та! Та не просто оборвыш забредал, а самый настояшный двоедушник-босоркун-витряник! Ну, теперь жди лиха!

– Не бойтесь, уважаемый! Это всего лишь природная стихия, о которой давеча предупреждали метеорологи. – попытался успокоить корчмаря первый пастух. Второй пастух залихватски гикнул, выскочил во двор и тут же был унесён черными ураганьими кругалями в поднебесье, где волколаки драли на части луну. Третий же пастух молча достал из-за пояса дубину и вместе с корчмарем проследовал в амбар, где на соломе спал мохнатый, лохматый мужичок. Подкрались они к мужичку, разбили дубиной ему головушку и сунули в рот алтын. Ветер и стих.

Вернулись пастух с корчмарём в избу, а вместо первого пастуха сидит жирная свинья и жует топинамбур.

– Быть козе на бузе, а бычку на веревке! – изрек корчмарь и заколол свинью.

Ух, и мяса нажарили! Ах, и сала накоптили! Закатили пир на всю округу, только не пришёл никто.

Жил да был корчмарь в корчме. И не было у корчмаря ни трех сыновей, ни жены с колотушкой. Корчма его стояла на самых отшибленных отшибах, однако же во времена сухого закона обрела популярность – корчмарь слыл во всей губернии злостнейшим самогонщиком.

В один особо ненастный и скудный на алкашей день зашли в корчму Семеро-со-двора в полной своей комплектации. Зашли, значит, и уселись на грубо сколоченные скамьи вокруг деревянного стола. Уселись, значит, и давай разговоры разговаривать.

– Как-то раз смастерил мужик гундель и пошёл эту гундель продавать – рассказывало первое из существ, имевшее вид до того благостный, что любой, кто встречал его, никогда в жизни больше не печалился. – Но по дороге гундель сломалась. Заплакал мужик, да и помер с горя. Теперь, говорят, бродит степями раздольными и гудит так протяжно – «Гу-гу-гу»!

– Ну, и брехотун ты, брат! – заревел медведь – Сам гундишь, что та гундель! Лучше послушай, какую историю слыхивал я! Повадился индрик-зверь в одно село харч воровать. Собрались мужики и стали думать-решать, как им индрика-зверя изловить да искромсать в салат. Но пока думали, пришел в их деревню палеонтологический отряд и зверя зафиксировал в бюллетень. Загрустили мужики, ибо не на кого им стало охотиться. А индрик-зверь попал в книгу исчезнувших животных.

– Ой, а вы знаете?! – запрыгала на лавке хвостатая барышня. – Что будет, ежели смешать персидский джин с тоником Хука, залить бурду эту отваром Крафта и посыпать нитфоспидовым поршоком, то можно получить превосходный кармагеддонов коктебель.

– Ав! Ав! – гавкнул из-под лавки плешивый волчок. – Уж какие нонче времена мракобесные пришли. Пришли, а уходить не собираются. Здухачи, когда бороться вздумают, не деревья рвут с корнями, а цельные домы людские вместе с людями в друг дружку швыряют!

– А от чего всё зачиналось? – заугрюмила без того мрачная и пузатая туча. – На берегу морском птиц с дюжиной лиц снёс черный яиц. Из яйца полез василиц и давай кусать за пятки девиц! О, как!

– Ну и что! Хо-хо-хо! – засмеялось полотенце, за счёт которого все пили и гуляли – Раньше скукотень, а таперича веселень. Закатили однажды пирушку в одной избушке, все пьяные колесом ходят, падают и лбы расшибают. А когда пить стало нечего, по домам пошли. Идут, значит, слышат в темноте – тресь-тересь! Трещит кто-то чем-то. А то шаликуны с веретёнцами да прялками крадутся. Заманили мужиков в прорубь, да и со смеху покатились! Веселень!

– Т-с-с-с! – прошептало последнее непонятно что о семи языках. – А вам не кажется, что мы здесь не одни?

Мы тут же всполошились, под стол заглядываем, молнии мечем и дождём брызжем. А семиглавое им кричит:

– Смотрите-смотрите! – и перстом в угол тычет, где жирный свинтус с топинамбуром в пасти.

– Ах, ты! Прорва! – заругался корчмарь, который тоже приметил свинтуса. – Быть козе на бузе, а бычку на веревке!

И заколол свинью.

Ух, а мяса-то нажарили! Ах, и сала-то накоптили! Закатили пир на всю округу, только не пришел никто.

Раньше бывало, читая труды ученых мужей о том, как взрывались звезды, цвели папоротники и выползал трилобит, я падал со стульев и, держась за живот, хохотал до колик. Теперь же, когда умниками от лженауки учреждаются всякие общества по исследованию абиогенезов и биогенезов сущего, мне хочется бежать слом головы, закрывши глаза и уши, невесть куда, лишь бы подальше от этих невежд, раздающих друг дружке звания и степени глупости. Ведь самый распоследний шумер, крошащий камень для зиккуратов, хорошо понимал, что никакой трилобит из океана не выползал. Вернее, выползал, только не из океана. И не трилобит, а космос, рожденный гладью безвременья и пустоты, который позже дихотомировал на известные нам противоположности. Имени у космоса не было; все дошедшие до нас имена и определения присваивались ему сгенерированными им же элементами в соответствии с фонетико-артикуляционными особенностями. Но об этом я расскажу как-нибудь в следующий раз, а пока послушайте историю о том, отчего весна случается весной, а осень осенью.

– Ну-у-у! – замашете вы руками в возмущениях – Эту историю мы знаем! Колдунья в отместку за кражу дочери превратила землю в пустынь. И тогда разбойник, укравший барышню, предложил график.

График… Так считают многие, но меня стали терзать смутные сомнения! Отчего юная барышня так легко возвращается к мужу-разбойнику, коего, как видно, не очень-то и любит? А если любит, то мать её не желает разделять счастье дочери и по девять месяцев кряду держит взаперти? Сомнения мои разрешил хромой кузнец, которому колдунья приходилась двоюродной бабушкой. И рассказал он мне вот что.

Так уж вышло, не нам об том судить, но колдунья полюбила родного брата своего. Случилась оказия на свадьбе одного генерала, известного своей кровожадностью, куда был приглашён отец кузнеца, он же – деверь колдуньи, со всем обширным семейством. Прознав о случае инцеста, отец кузнеца самым коварным образом наказал жену своего брата, отправив её возлюбленного на тот свет. И сей факт всё объясняет! Колдунья, убитая горем, ниспослала на землю засуху и голод.