Марина Клингенберг - Ангелы Зодиака

Я не нашелся, что ответить. Йоханнес что-то прожестикулировал. Мэт озвучил:

– Если ты покажешь ей еще таких картинок, Мария, скорее всего, не найдет в них вообще ничего необычного.

– Я тоже так думаю, – согласилась Мария.

Скоро мы добрались до пункта назначения. Я первым выбрался из машины, и меня, размякшего после многочасовой езды, чуть не сбил с ног порыв обжигающе-ледяного ветра. Сначала у меня перехватило дыхание, но потом я почувствовал небывалую для себя бодрость духа и тела.

– Я же говорила! – Мария была очень довольна и подставила себя яростному ветру, как приятному летнему ветерку. – Пойдем, пройдемся поближе к воде.

– Мэта и Йоханнеса подождем…

– Они тут пока делом займутся. Пойдем.

Она взяла меня за локоть и решительно повела вперед. Я растерянно оглянулся через плечо. Мэт, выгружавший сумку с алкоголем, бодро помахал нам рукой. Йоханнес, кажется, даже не обратил внимания на наш уход.

Я сперва запаниковал, но чем ближе мы подходили к морю, тем явственнее ощущал – что-то неладно. Как будто я оказался жертвой заговора. Это открытие оставило легкий укол обиды, и чуть более тяжелый – разочарования. Я тщетно пытался скрыть его. Мария мне нравилась, но с женщиной у меня ничего быть не могло, да и что я по сравнению с Йоханнесом? Мария коснулась меня лишь эхом мечты – абсолютно несбыточной. Однако было безумно приятно на какой-то миг поверить, что она отведет меня в сторону и признается, что я ей небезразличен.

– У тебя на лице написано, что ты не так меня понял, – сказала Мария.

– На одной половине, – усмехнулся я. – На другой, по идее, должно быть написано, что я предположил, что ты хочешь о чем-то меня спросить. Наверное, по медицинской части.

– В яблочко! Только не спросить, а попросить. Ты обиделся?

– Да нет, конечно. Говори, чем могу помочь.

Мы дошли до края берега. Было очень холодно, темная вода бушевала, разбиваясь об обледеневшие камни и разбрасывая во все стороны тысячи холодных брызг. Ветер нещадно сек кожу, как лезвием. Но это действительно оказалось приятно. Колышущаяся громада воды пугала и успокаивала одновременно, ее шум вливался в уши расслабляющей музыкой.

Хотя город располагался не так уж далеко от моря, я бывал у него всего дважды. Первый раз родители меня, совсем маленького, повезли на юг. Я полез было купаться, но меня сшибло волной и уволокло под воду. Отец успел меня вытащить. С тех пор я ни разу не лез в воду, не считая пары организованных походов в городской бассейн. Второй раз мы с классом выехали к этому самому берегу на какой-то субботник. Все ребята радостно вопили и вбегали прямо в воду, не слушая громких запретов учителей, хотя это, строго говоря, был никакой не пляж, и только сумасшедшему вздумалось бы купаться здесь. Я держался подальше. Гигантская толща воды, обрушивающаяся на берег, пугала меня.

И сейчас я не мог не согласиться с юным собой. Не понимаю людей, которым нравится море. Эта совершенно чужая для человека среда, величественная и убийственная, всем своим видом предупреждает – держитесь подальше. Но, наверное, это еще больше раззадоривает людей.

Я невольно подумал, что сказали бы об этом камни, лежащие на берегу.

Мария отвлекла меня от завораживающего зрелища накатывающих и разбивающихся волн, и мы с ней медленно побрели вдоль берега.

– Ты ведь помнишь, что я рассказывала про нас с Йоханнесом?.. Ну вот. На самом деле, мы уехали с Гавайев не только потому, что я была больна.

– Почему еще?

– У меня был ребенок, – Мария впала в глубокую задумчивость и не меньше, чем через две минуты, добавила: – Вроде как.

– Что значит вроде как?

– Он правда был. Я имею в виду, я забеременела. А в Израиле родила. Мы с Йоханнесом не особо этому обрадовались. Мы не детоненавистники, просто понятия не имеем, что с детьми делать. И часто обо всем на свете забываем. В общем, так себе из нас родители.

– Понятно, – сказал я. – А где ребенок сейчас?

– С моими родными.

Хотя Мария сказала, что они с Йоханнесом не больно-то хотели ребенка, такая лаконичность все равно немало меня удивила. Какие бы у них ни были соображения по поводу пополнения семьи, обычно к уже родившемуся малышу не относятся так, будто он чужой.

– Как его зовут? – продолжил выпытывать я.

В комнате было темно. Ее освещало лишь пламя нескольких свечей. Ребенок мирно спал в колыбели. Йоханнес сидел на полу. Мария присела рядом и положила перед ними большой лист бумаги, золотой и серебряный фломастер и два темных платка.

– Мы завяжем друг другу глаза, – сказала она. – И будем писать по очереди. Ты будешь золотыми согласными, а я – серебряными гласными. Напишем четыре буквы – чтобы поровну и не было слишком длинно.

Йоханнес кивнул. Он поднял на ладони монету, показал на аверс и на Марию, на реверс – и на себя. Подкинул монету. Первым предстояло писать ему.

Йоханнес завязал Марии глаза, а она – ему. Йоханнес нащупал фломастер, взял его и вывел на бумаге букву «М», потому что любил Марию. Мария начертала «О», потому что любила Йоханнеса, а эта гласная следовала сразу за первой буквой его имени. Йоханнес написал «З», потому что буква была похожа на тройку, а их теперь было трое. Мария закончила буквой «Е» по той же причине – если знак отразить, он тоже превратится в тройку.

Йоханнес потянулся к Марии, чтобы снять с нее повязку, но руку, которой он опирался на пол, вдруг пронзила боль. Он спешно подтянул ее к себе и по пути зацепил лист бумаги.

Мария не смогла развязать туго затянутую повязку и просто спустила ее на шею. Она увидела Йоханнеса, прижимающего к себе окровавленную руку. Оказалось, что в ковре затаилась старая, погнутая булавка.

Мария принесла вату, бинт и перекись и быстро остановила Йоханнесу кровь. Затем они вместе посмотрели на лист.

После четырех золотисто-серебряных букв протянулась четко различимая кровавая сигма.

– Мозес, – сказала Мария. – Его зовут Мозес.

Мы шли по берегу, наслаждаясь прибоем и порывами ветра. Мария долго молчала, но потом вдруг начала говорить, и говорила долго.

Она рассказала, что они с Йоханнесом с самого начала были вполне осторожны. Пару раз случались «огрехи», как она выразилась, но как раз после них все было нормально. И когда ничто не предвещало крутого поворота, Марии приснился сон, в котором она шла по берегу моря, вот как сейчас, небо было звездным и очень колючим, между звезд серебряными и золотыми нитями вырисовывались созвездия. Она целиком погрузилась в созерцание ночных небес в надежде увидеть падающую звезду и загадать желание. Звезда упала, секунду спустя после того, как ее хвост исчез, раздался плеск. Мария опустила голову, и волна прямо к ее ногам поднесла ребенка. Маленького, с золотистой кожей и странным, блуждающим взглядом серебряных глаз – он как будто не знал, на чем остановиться, и ни на чем не фиксировался. Мария расплакалась, потому что не представляла, что с ним делать, но в то же время чувствовала, что бросить его нельзя. Ведь он выплыл прямо к ней – значит, в некотором роде ее.