Евгения Монастырская - Кротовые норы. Рассказы

– Останься со мной… ты не пожалеешь… не пожалеешь…

Маша часто просыпалась. Пошатываясь, добиралась до туалета, и было слышно, как ее рвет. Возвращалась, смотрела на них, долго, мутно, лицо ее искажалось, зачем-то она становилась на четвереньки и раскачивалась, стонала, а потом кидалась головой в подушку, зарывалась лицом.

Как раненое животное, думала Саша. Ты входишь в мир другого человека, входишь плотно, основательно, создавая иллюзию, будто это навсегда. Или, по крайней мере, надолго. А потом оставляешь растерзанное тело, мозг. Как охота. Всегда презирала охотников. Одним нажатием курка превратить прекрасное существо в окровавленную агонизирующую плоть. Никогда не могла понять этого. И вот теперь. Жмешь на курок. И смотришь, смотришь, смотришь на агонию.

Утром Саша была убеждена, – все кончено. Однако через неделю с удивлением обнаружила, Маша не желает отказываться от нее. Более того, она сама хочет любить обоих.

Они решили, – три дня Саша будет проводить с Машей, три – с Надей. Казалось, такой план не выполним. И никому не вынести этот странный график, ритм.

Они сменяли друг друга, готовили еду, любили ее, смотрели в ее глаза, надеялись, отчаивались, плакали и снова смотрели, задавая немой вопрос. И она восхищалась ими. И она плакала вместе с ними. И в эти моменты ей казалось, самое важное в жизни – люди. Они приходят, остаются рядом, укрывают одеялом. Люди с теплыми руками и влажными глазами. Они мотают головой и вздрагивают, морщатся от боли, хмурятся и облизывают языком пересохшие губы. Люди. Живые. Живые. И ей казалось, она прикасается к чуду.

– Когда ты сделаешь выбор? С кем ты? – допытывалась Маша.

– Дай мне время.

Саша не хотела делать выбор.

Зима осторожно лизнула ледяным языком уходящую осень.

– Хорошо бы уехать туда, где нет изматывающих морозов, – однажды сказала Саша, прикрыв глаза.

Надя взяла ее руку:

– Останься со мной и зимы не будет. Или ты ее просто не заметишь!

Через день раздался звонок. Надя говорила, ее посетила гениальная идея, – они уедут в Одессу, убегут от морозов, метелей, депрессии. Будут бродить по берегу моря, а ночами любить друг друга и согреваться глинтвейном. Она уволится с работы, будет жить так, как хочет. Они будут счастливы, счастливы!

Саша ликовала – наконец она вырвется из замороженной Москвы, которая каждую зиму ловила ее, сжимала в тисках, целовала ледяным ртом. Давила, высасывала, насиловала. К весне она подползала обессиленной, с потухшими глазами, забывшими, что такое солнечный свет, с уставшим, вялым, неповоротливым мозгом.

Когда выпал первый настоящий ноябрьский снег, Маша прислала sms: «Очень светло… все такое белое и таинственное в темноте… Заснежено и сказочно под окном… жаль, что ты не видишь этого… я почитаю и лягу спать».

Саша увидела маленькую одинокую фигурку, стоящую у большого окна, в ожидании надвигающейся зимы. Она почитает и ляжет спать…

Перед отъездом Маша зашла к ней. Забилась в уголок дивана.

Долго молчала. И наклонив голову на бок, еле слышно:

– Я чувствую себя поломанной выкинутой игрушкой. Никому моя любовь не нужна. Не хочу любить больше.

И уткнув лицо в ладони, сквозь пальцы:

– Ты научила меня любить. Я не знала, что можно так любить человека.

– Но все это было в тебе, – Саша коснулась ее волос.

– Да, но я не знала, что это есть. Все это проявилось рядом с тобой… – она помолчала, провела пальцем по обоям, – Не вырывай меня из своего сердца… Люби меня потихоньку… Я никогда не пожелаю тебе зла.

– Я знаю…

– Да, я всегда буду рядом с тобой, девочка моя маленькая… всегда буду тебя оберегать. Ты только ничего не бойся…

– Прости меня.

– В тебе есть маленькая девочка… Это так трогательно…

– Да?..

– Да… в большом человеке есть маленький ребенок. Никто не знает, какая ты маленькая… никто… Я буду ждать тебя. Возвращайся.

Они уехали в конце ноября. Сняли квартиру в центре Одессы. Гуляли по пустынным пляжам, а туманными ночами слушали рев маяка.

Наступила весна. Надя была права, она не заметила этой зимы. Скоро они вернутся в Москву.

Саша проснулась ранним апрельским утром. Что-то тревожное, тоскливое шевельнулось внутри. Посмотрела на спящую рядом девушку, с благодарностью, с нежностью. С болью: они обречены. Вспоминая ночные ласки, подумала – сколько? Сколько времени пройдет, когда вечером вместо бурного секса, они будут целовать друг друга в щеки и, отворачиваясь, спокойно засыпать. Как это будет? Какими они будут тогда? Она не хочет дожидаться, не желает видеть.

«Позволь мне покинуть тебя, не позволь мне тебя разлюбить» – прошептала слова из песни.

Тихо оделась, вышла из квартиры.

Брела по безлюдному пляжу, по кромке берега, следы от ее ботинок мягко слизывали волны. Наклонилась, подобрала пару ракушек.

Перечитала вчерашнюю sms Маши. «Я жду твоего возвращения. Живи в моей квартире. Я сделаю дубликат ключей и отдам их тебе навсегда».

Ничего не бывает навсегда, девочка.

Больше не вернуться к твоим глазам. Не вернуться в те дни и ночи, когда мир улыбался нам, был тих, нежен и ласков.

Нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

Какое-то время она останется с Надей, с этим волшебным эльфом, умеющим превращать мечты в явь. А потом сорвется, почуяв приближение конца.

Она вдохнула дурманящий морской воздух. Над головой пронзительно крикнула чайка.

«Мне остаются кротовые норы» – и усмехнулась.

Тихо, неспешно уходила с берега моря, поднималась в город по старым каменным ступеням. Она найдет интернет кафе, зайдет на сайт, прочтет новые послания, внимательно всмотрится в лица…

За спиной о чем-то нежно шепталось море.

Кротовые норы – это тоннели в пространстве, через которые можно попасть в другие Вселенные…

2010

«Я делаю свое дело, а ты делаешь свое дело. Я живу в этом мире не для того, чтобы оправдывать твои ожидания,

ты живешь не для того, чтобы оправдывать – мои.

Ты – это ты. А я – это я.

И если нам случится найти друг друга – это прекрасно.

Если нет, – этому нельзя помочь».

Фридрих Перлз

основоположник гештальт терапии

Возвращаюсь, маниакально возвращаюсь к тому дню – знойному, потному, душному – перечеркнувшему нашу историю так безжалостно, бестактно, грубо.

Фотограф поставил Надю и отца ее ребенка, с крохотным живым кульком на руках, перед входом в роддом.

– А теперь целуйтесь, – и нацелил камеру.

Они застыли как на плохой рекламной картинке – в слащаво-вычурных позах и, вытянув губы трубочкой, зависли в миллиметре друг от друга.

– Нет, целуйтесь в контакте, – фотограф настаивал.