Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

Пар клубами валил из него, играя дымкой в лучинах солнца.

– Как же его звали? Кажется, Бо… Богачев… Да-да!

– И что с того? – Ленька с безверием ухмыльнулся.

– А то, что наводчица есть. Да и мы там все знаем. Засыпемся – пошмаляем.

– Я на мокруху подписываться не стану. – И Ленька сделал широкий жест рукой, закурив «Штандарт».

– Ш-ш-ш-ш! – Басс поднес палец к губам. – Дело не пустое! Дождемся, пока уйдут хозяева…

Лучи заката розовыми пятнами раскрашивали парадные фасады домов. В широкие двери квартиры на Плехановской 39, на втором этаже, позвонили неизвестные.

– Кто там? – услужливым голоском спросила служанка в белом накрахмаленном чепце и черном шерстяном платье, аккуратно поправляя кучерявую прическу.

– ГПУ третьего отдела РКП (б)! – отозвался голос за дверью.

– Сейчас хозяева в отъезде! – Она больше не кокетничала, а что-то опустилось в ней вроде и ушло по ногам, остолбенела.

– Гражданочка, откройте, у нас к вам есть пара вопросов! – настаивал голос за дверью.

Бронислава повернула дверной замок на пару оборотов и высунулась половиной лица на лестничный пролет. Напротив стояли трое, один из них, поменьше ростом, сунул ей под нос удостоверение.

– Нечаев, ЧК, нам нужно кое-что передать для Богачева… – с этими словами он достал шпалер из кобуры.

Бронислава успела разинуть рот, как один из них, повыше и покрепче, резко толкнул ее обратно в коридор, приложив ко рту соленую ладонь, шепнул:

– Только пикни, красивая, я тебя быстро в лоскуты закатаю.

Служанка и не собиралась кричать. От ужаса у нее неожиданно пропал дар речи и немыслимый холод сковал всю ее. Она стояла как вкопанная, не смея шелохнуться, и покорно дала даже связать себе запястья бечевкой.

На мгновение ей вдруг показалось, что незнакомцы уже были в квартире меховика. Уж очень уверенно они сновали по комнатам, складывая шубы в мешки. Меха было настолько много, что содраны были с кроватей шелковые простынки.

– Глаза опустила, дежурка! – грубо заорал Басс… и закатил Броне грубого леща. – Показывай, где тут цацки! А не то пулю в лоб! – Он швырнул ее на пол и достал кольт.

– Ну-ну, поэлегантнее с дамами, Бениамин, – сказал ему подошедший, тот, что поменьше. И отвел Басса в сторону, у того от ярости блестели глаза.

– Если мы ее здесь порешим, труп уж точно ничего нам не расскажет, правда, детошка? – обратился он к зареванной горничной, убирая мокрую прядку с лица.

Та однозначно качнула головой.

– Знаешь код от сейфовой двери? – продолжал Пантелеев, поглаживая тонкими пальцами серую сталь.

Броня кивнула. Он поднял ее с пола и посадил на хозяйский стул.

– Сейчас я буду крутить диск, а ты давай мне знать, правильно ли я набрал цифру, хорошо? – продолжил ласково он.

У Брониславы брызнули слезы, и она замотала кудряшками из-под чепца.

– Вот и славно… так… семь… здесь девять… здесь что? Ноль?

Тем временем Гаврюшка спокойно упаковывал по мешкам кухонную снедь: фарфор, столовое серебро, платиновые ножи, статуэтки из бивня мамонта, даже нашел там пепельницу с позолотой и самоцветами, чему был несказанно рад, прильнув губами к каменному хладу, он заложил ее в карман пиджака.

Когда сейф был открыт, на свет грабители вытащили пачек сто с валютой, золото и платиновые слитки, золотую диадему, бриллианты крупных карат, векселя и акции доходных мануфактур. Что уж там говорить о мехах.

Довольный Ленька резко скомандовал:

– Закругляемся, братики!

Все потихоньку стали подтягиваться к выходу, волоча награбленное на спинах.

Он подошел к Брониславе и наклонился к ее уху, шепнул:

– Не плачь, детошка! Мы всего лишь свободные художники. И грабим только нэпманский состав. Впрок пойдет, глядишь, схуднут! – Ленька посмотрел в ее большие коровьи глаза, проведя указательным пальцем по щеке с влажнеющим следом слезы. – Он тебя обижает?

Броня закивала.

– Теперь не будет, уж мне поверь! – И он страстно поцеловал ее в кляп, и сразу направился к выходу.

Служанка еще долго не могла прийти в себя. Ей было обидно в первую очередь за себя и за то, что теперь она потеряет работу. Еще она оплакивала хозяйские вещички, но этот кареглазый мужчина еще долго будет сниться ей ночами.

Тогда было похищено на очень крупную сумму. Дербанили слям на Ямской. Подельники ликовали. Только Пантелеев сидел в сторонке и с мрачным видом курил любимые сигареты «Штандарт».

Потом не спеша подошел к столу, сказал своим сообщникам:

– Чего радуетесь? Всего фунт дыму взяли-то. – На душе не было удовлетворения, а какая-то совесть злой кошкой все скребла изнутри.

– Да как же это? Нам хватит, заживем!

– Вот вопрос: надолго ли? Опять по кабакам да по бабам? Предлагаю скинуть меха через Белку, табаш заложим в общак. Кстати, как он там поживает?

– Да ниче… – Бенька выпучил глаза от неожиданности. На лице проступили капельки пота.

– То-то, – сказал главарь.

– А рыжье?

– Рыжье здесь скидывать не станем. Схороним в тайнике. Позже сплавим по «железке» в другой город. Там верняк.

– Не суди строго, атаман, дело молодое, гулять охота… – процедил Гавриков. Сам держался уже было за бутылку с игристым.

– Сейчас не время.

Гавриков, с затуманенным от негодования, взглядом и было потянулся пальцами к сапогу, где был спрятан вострый резак.

Фартовый заметил неверные движения и подозвал его жестом.

Митька нехотя поднялся. Все наблюдали. Фартовый одним ловким движением вытащил у него тесачок и приставил его к горлу.

– Че? Хроманул маненько, Баловник. Что ж, правилку пропишем.

– Тебе показалось, Ленька. – И Митька по-детски разрыдался.

Пантелеев со всего размаху двинул ему в челюсть.

– А вот тебе за кривду, – процедил он.

Гавриков упал на пол, цепляясь за атаманские сапоги, пополз, захлебываясь кровью и слезами.

– Прости, хозяин. Глаза голодные бес попутал.

– Да, кстати, кто навел? – спросил Ленька, деловито стирая с пальцев кровь. Не хотелось пачкаться.

– Валентина Цветкова, уборщица ихняя, – отвечал Гаврюшка.

– Кто?

– Ну помнишь, спасли-то ее, – сказал бледный Басс.

– Ах, да.

«И дюже хороша», – думал Ленька.

– Тогда возлагаю на тебя передать ей это! – И он отложил в сторону черное платье, шелковый костюм, три манто и шубу.

– Губа не дура, – цедил Гавриков.

– Где живет?

– Живет на Эртелевом переулке, дом 8, – пояснил Бенька.

– Тогда я сам ей отвезу «подарочки».

Каждый день ему приходилось подниматься по длинной каменной лестнице угрозыска Петроградского ГПУ, проходя по длинным коридорам, мимо зала ожидания, который в простонародье окрестили «отстойником».

Там постоянно томились какие-то люди, ожидающие, когда их вызовут на допрос. Некоторые из них были весьма жалкие и с удрученным видом, обшарпанные скамьи и стены придавали колориту общей атмосфере, которая в заведении, так сказать, располагала тихо свернуться калачиком в углу. Время, проходящее в ожидании допроса, медлило. Очень часто в комитет впархивали разнузданные купчики или расфуфыренные марухи. Кто-то из посетителей вообще читал газету, а кто-то, притулившись к стенке, за всеми боязливо наблюдал, как ерусалимец у Стены Плача. А кто, напялив конфедератку на глаза, просто дрем. Одни скандалили, даже не присаживаясь, наивно полагая, что вот-вот двери пред ними распахнутся и их примут «по-срочному». Видели бы вы их спустя три часа ожидания. Они тоже примострячивались с удрученным видом, и вся их разодетая фигура вызывала не более чем жалость. Сотрудников этот своеобразный проход меж ожидающих выводил из себя, они называли его «оперативной зарядкой».