Ольга Крупнова - Ветер.mail.ru

Настя со стуком уронила голову на пол. Нелька, сопя и пихаясь, полезла выгребаться из-под тесного пространства под супружеским ложем. Настя еще с минуту похватала воздух ртом, а потом начала выползать следом, с трудом понимая, как они сюда влезли и каким чудом уместились. Запах перегара стремительно сменился запахом вполне приличного алкоголя.

Посреди гостиной, где уже горел свет, в луже шампанского и россыпи зеленого стекла стоял несчастный нетрезвый Жека, стыдливо прикрывая ладонями причинное место.

– Я шампусик разбил, – укоризненно сказал Жека. – И штанишки опи́сал. Девочки, вы чокнулись, да?

Настя застыла в дверях, смутно осознавая, что, кажется, сыграла на этом празднике жизни не самую симпатичную роль. Габаритная фигура Жеки расплывалась у нее в глазах. И горло саднило.

– Ты почему не на машине? – отчаянно воскликнула Нелька.

– Потому что пьяный! – закричал Жека, разводя руками и тут же поспешно возвращая их на прежнее место. – Из гостей же! Шампусик вам нес! А вы меня пугать!

– Жекочка, ну, прости, – немедленно заворковала Неля. – Это мы тоже нетрезвые, Жекочка. Давай, я тебе домашний костюмчик принесу. Хочешь синенький?

– Хочу, – всхлипнул Жека. – И в ванную хочу. Штанишки жалко, новые почти.

– Еще одни закажем, – махнула рукой Неля.

– Жека, – отмерла наконец Настя, – у меня же для тебя подарочек есть! – и скорее кинулась прочь из комнаты, пока сестра с мужем от решений, что делать, не перешли к вопросу – кто виноват.

На мысль о подарочке ее навел предновогодний разговор с Нелькой. И сам подарочек нашелся в узбекском интернет-магазине. Баловство – подарочек, и недешевый, но можно же раз в сто лет. Как раз успели прислать за две недели. Пухлый сверток лежал в комнате, которую Нелька всегда отводила ей для ночлега. Настя вытащила его из пакета, поправила бант. Заодно вытерла слезы и еще чуть-чуть постояла одна, зажимая ладонями лицо. Дура, как есть дура.

Жека распаковывал сверток с осторожностью – знаем мы вас, девочек, – зато потом просиял, словно пацан, выигравший в лотерею. И немедленно напялил на себя роскошный, от ворота до подола по синему бархату расшитый золотом узбекский чапан.

– Царь! – восторженно повторял Жека, оглаживая рукава и обшлага обновки. – Я теперь буду царь!

Настя оглянулась на Нелю, пытаясь понять, разделяет ли та мужнино немудрящее счастье. Неля тихо заметала стекло с пола в совок с длинной ручкой. Взгляды сестер встретились.

– Как дети вы оба, – грустно сказала Нелька. – Что одна зая, что другая. В монастырь я от вас уйду.

И заплакала.

21.01.2013 Саня

Настя, привет.

Пишу с рабочего компа в обеденный перерыв, мне так всё же проще, чем с планшета. Извини, что долго не отвечала и заставила тебя беспокоиться. Вышла-то я на работу ещё 9-го, а 14-го привезли наш заказ, две пятилитровые канистры. Такие довольно густые мыльные средства, даже запах приятный, свеженький, и на ведро воды совсем немного надо. Так что я тут уже целую неделю тружусь по моей разработанной схеме уборки помещений. Нога, конечно, даёт себя знать – по стремянкам ползать боюсь. Но я думаю, что до той высоты стен, до которой дотягиваюсь, плюс помывка пола, уже будет эффективно. Посмотрим. Алексеева наготовила чашек Петри вагон и маленькую тележку, будем расставлять их на столах во время работы и смотреть – какой микробный ливень на них проливается. Конечно, Андреич фырчит, называет нас фармацевтами и говорит, что сам Юлиус Рихард Петри в гробу переворачивается, видя такой расход его чашек на ерундистику. Но я же вижу, что это он больше так, для проформы.

Работы стало много, и, честно говоря, устаю я сильно. Даже написать тебе вразумительный ответ было некогда. Не могу сказать, что это как-то поднимает мне настроение. Пока рано о результатах говорить, всего неделя прошла, но я, кажется, немного не рассчитала свои силы. Нога стала ныть чаще, но, с другой стороны, доктор велел мне не лениться и «расхаживаться», так что убеждаю себя, что это я расхаживаюсь таким образом. Дома, естественно, о боли в ноге молчу, потому что если только Сашка узнает – он не поленится лично пойти к Андреичу, настучать кулаком по столу и потребовать, чтобы мне запретили работать. Или попросит врача продлить мне больничный в связи с ухудшением – это он тоже может. Я вообще не говорила с Сашкой о своём начинании, потому как знаю, что он ответит: ты слабенькая, ты не потянешь, сиди-ка лучше дома, нам твои грошики не нужны, лучше я за сверхурочные возьмусь, я не мужик буду, если семью не обеспечу. И всё это исключительно из любви ко мне и в заботе о моём здоровье. А я не хочу, Насть, ох как я не хочу снова засесть дома уже на неопределённый срок, если не сказать – навсегда! Мне ведь впервые за столько лет стало интересно работать. И что неожиданно – в лабе все, буквально все заинтересовались нашим с Алексеевой пари. «Я не ведал, не знал, сколько добрых рук мне готовы помочь теплом», – помнишь? Так вот я это на себе испытала. Андрюша помогает вёдра таскать. Учёные дамы расчистили свои столы в кои-то веки, чтоб мне удобнее протирать было. Но на их помощь сильно не рассчитываю, потому что у них самих работы полно и за меня мою никто делать не будет.

Извини, что сходу своей совсем неинтересной работой загрузила. У тебя там мысли акварельных тонов и прекрасных оттенков, а я тут со своими швабрами, мыльной пеной и чашками Петри. Когда получила твоё письмо – сначала о другом подумала, конечно. Оторопь от портрета Алексеевой. Это я такой хороший рассказчик, что ли, что она у тебя так получилась? Понимаешь, она не похожа, если говорить о фотографической точности, но я без твоего позволения пошалила и устроила «острый эксперимент», как это у нас называлось, – распечатала файл на рабочем принтере и… показала Алексеевой, ага. Знаешь, что она мне сказала? «Санька, ты где эту картинку взяла? Я не поняла, это что, мой портрет в интернетах болтается?» Успокоила её, сказала – подруга-иллюстратор нарисовала персонаж, а сходство чисто случайное. Алексеева выразила желание почитать произведение, в котором действует «персонаж», а портрет забрала себе, вот так. Так что теперь уж даже и не знаю – повесть нам про неё написать, что ли? Шучу, конечно…

О другом хочу сказать, да всё вокруг да около… Читала письмо и завидовала белой завистью твоему прорыву в малопонятную мне, но счастливую жизнь. Невразумительно? – может быть, но знаешь, я ведь тоже в конце декабря казалась себе где-то… над обрывом. Над моим индивидуальным обрывом с туманным видом вдаль. Только для тебя с тамошнего открылся вид на закат и какую-то невероятную окрылённую жизнь, а для меня в полуметре внизу стояли канистры, тряпки и поджидала боль в ноге. Насть, как жаль, что мне невозможно оказаться среди постояльцев вашей турбазы и что ты никогда меня не научишь рисовать. Я бы тоже очень хотела нарисовать тот закат. Сквозь чёрные деревья. Он был у нас здесь, огненный, на полнеба. Только у меня с ним совсем другие впечатления связаны. Я так любовалась им вначале, а потом у меня приступ случился, Насть. На фоне заката, такая романтика. Я тебе до сих пор не говорила об этом. Так вот говорю – я больна, и перелом ноги, по поводу которого ты меня жалеешь, и я себя тоже, – это детские игрушки по сравнению с тем, что мне приходится в себе носить и о чём молчать. У меня психическое заболевание, которое требует тишины, покоя, размеренной жизни – в общем, всего, чего я сама себя лишаю по своей дурости, и только мои родные помогают мне казаться нормальной среди нормальных людей. Мне стыдно было тебе об этом говорить. Стыдно, что в попытке продлить нашу дружбу, нашу переписку, обманывала и мужа, и тебя.