Хаксли Уайт - Мертвецы и идиоты. Повесть

– О, стервятники уже на месте, ― вдруг замечает напарник.

И точно. Неделю назад прямо рядом с выходом из нашей кондитерской расположили свою стойку рекламные агенты фитнес-клуба. Со снисходительными улыбочками они оглядывают дам и господ, несущих в руках хрустящие бумажные пакеты. «Да возьмите вы флаер, после всех этих углеводов он вам точно пригодится», – так и читается в их глазах.

Первый агент – накачанный красавчик с серьгой в ухе. Я только что применил слово «красавчик» к другому мужчине, но это вовсе не значит, что я неспроста отличаю «золотисто-желтый» от «солнечного персика», ясно? У него ровный искусственный загар, белые зубы (опять же, ровные и искусственные), синие глаза, густые волосы и подбородок в форме хомячьей жопы. Что еще нужно женщинам?

Второй – метросексуальный дрищ. Очевидно, спортивный бизнес переживает нелегкие времена, раз такой бракованный спартанский мальчик рекламирует фитнес-клуб. Те посетители, что все-таки не могут заглушить в себе чувство гастрономической вины и берут рекламные листовки, предпочитают ту стопку, что лежит поближе к Конану. Дрищ периодически ревниво косится в его сторону и старательно выравнивает стопки по высоте.

Вообще-то меня умиляет нынешний культ мускулистых мужиков. Окей, этот парень смог добиться того, что на его прессе можно тереть морковь, как на терке, но ведь на этом практическое применение его мышц и заканчивается. Бицепсы размером с голову христианского младенца дают крайне сомнительный перевес в драке с парой тощих каратистов; они вряд ли произведут на закрытую банку больший эффект, чем обычные мужские руки, да и сломавшийся унитаз вряд ли заработает быстрее при виде рельефных мышц.

Женщины любят раскачанных мужиков просто потому, что это… красивенько. Но неужели «красивенько» – это аргумент? Почему умение вычислить силу тока в цепи с переменным напряжением или к месту процитировать Гомера ценится дамами меньше, чем способность задорно дернуть левой титькой?

Они ведутся на всех этих надувных красавчиков, но, как говаривал мой сосед-нутриолог, одной сиськой сыт не будешь. В итоге почти каждая современная женщина живет не с одним условно универсальным, а сразу с маленькой армией узко специализированных мужиков: когда нужно усладить свой взор созерцанием прекрасного, в свет софитов выходит качок; когда нужно поговорить по душам, в телефонной трубке всегда найдется щуплый старый друг («с которым у меня никогда ничего»); а когда сломался унитаз, хозяюшка вызывает жиробаса с гаечным ключом. Самое смешное, что зачастую есть еще один, этакий Федот ― «ни красавец, ни урод, ни в парше, ни в парче», но в кольце. Он лежит на диване и позволяет современной эмансипированной женщине гордо смотреть в глаза другим эмансипированным женщинам: эй, меня замуж взяли, со мной всё в порядке.

Мужчины в этом смысле, конечно, тоже молодцы. Мы тоже какого-то черта выбираем не скромных страшилок с доброй душой, а тех, кто мнит себя королевами. И потом, в один прекрасный день осознав, что рядом с нею мы не короли, а пажи, корим себя (хотя больше всё же ее) и восклицаем про себя (а после пары бутылок пива и вслух): «Больше никаких красивых куриц! Надо искать женщину, которая тебя ценит». А следующим утром ищем в толпе очередную единственную, почему-то привычно глядя куда-то в район задницы.

Но не берите в голову. Накачанные мужики ― это отлично. Девушки с красивыми ногами ― это прекрасно. Просто я одинокий дрищ и ничего не могу с этим поделать, вот и бешусь. Новая волна покупателей, нахлынувшая на кассы, только усугубляет мою социально-морскую болезнь. Впрочем, не только мою. За частоколом укутанных в куртки плеч изредка мелькает лицо Аляски ― задумчивое до суровости. Она убирает со столиков. Я легко могу поверить в то, что в этот миг она представляет себе, как сметает мокрой тряпкой в ведро всех посетителей кондитерской. Бывают дни, когда все они дико раздражают. У нас сегодня третья, последняя рабочая смена. Мы провели здесь все выходные и ненавидим мир со вчерашнего вечера.

Выходные в кондитерских ― это ад на земле. Лучше, чем две рабочие смены в субботу и воскресенье, могут быть только две смены в субботу и воскресенье, плавно перетекающие в рабочую смену понедельника. Вальяжные субботние посетители сменяются шумными воскресными семейными компаниями, чтобы в понедельник уступить место будто по затылку стукнутым людям в футлярах. И все бегут-бегут-бегут-бегут, на ходу хватая кофе и круассаны, и у всех цейтнот, фальстарт и прочие страшные немецкие слова… Ты бесишь их просто потому, что не можешь вручить заказ на бегу, не задержав ни на секунду. И еще потому, что улыбаешься сраным утром понедельника. Ну, правда, кто по своей воле улыбается утром понедельника?

Но вы не подумайте, мы ненавидим не всех. Бывают и у нас свои маленькие радости. Вот сейчас лицо Аляски, полминуты назад суровое, снова возникает в просвете, и на этот раз она улыбается: одновременно умиленно и печально. Так улыбаются только бездетные женщины при виде особенно хорошеньких детей.

Виновница мимического торжества стоит в очереди к моей кассе.

– Мама, я хочу вот эту булку, ― говорит она. Светлые, почти белые тонкие волосы назойливо липнут к воздушному шарику (странно, наверное, идти по улице с воздушным шариком в такую холодину). Любопытный нос едва дотягивается до стойки, а над ним ― ярко-голубые глазищи, блестящие, как стоящие рядом леденцы.

– Это называется «Штрейзель с малиной», ― поправляет мама.

– Я хочу эту булку с малиной.

«А король-то голый». Хорошо, что я стою к ним спиной, колдуя над кофе-машиной: если бы мать увидела мое выражение лица, «булка с малиной», возможно, осталась бы лежать на витрине, потому что «продавец какой-то странный».

Я торжествую.

Люблю детей. Просто о-бо-жа-ю детей. Они еще не умеют притворяться. Для них булка ― это просто булка. Она может быть вкусной, может быть невкусной, а может ― нормальной. Нормальная такая булка. Слоеная или сдобная. С малиной, ежевикой или еще чем-то. Это просто кусок теста с начинкой. Его нужно есть, а не разглядывать. Разглядывать можно цветы под теплым от пальцев стеклышком, ползущего по школьному крыльцу отвратительного жука или худые коленки соседки по парте. Но никак не еду. Дети как никто другой понимают, что основная функция еды ― войти и выйти. Желательно через разные двери, но это как пойдет. А красоту надо искать где-то за пределами тарелки.

В этом мире, где большим культом, чем еда, окружена только худоба, дети остаются единственными адекватными людьми. Единственное, что может сбить их с толку ― яркие цвета. «Булка с малиной» ― сине-желто-красная ― лежит рядом с «булкой с персиком». Персиковый волован, по-моему, куда вкуснее. И немного дешевле. Но он «взрослый»: едва заметно блестит на свету желатиновыми краями, расчерченными матовыми ниточками глазури. Дети его не хотят. Дети хотят булку в костюме спайдермена.