Эйк Гавиар - Гайдзиния

Случались ли у меня раньше пьяные истерики? Не думаю. Да и тот короткий монолог не назовешь истерикой. Сумасшествие, излучаемое окружающими меня в этом городе предметами и людьми обычно слишком плотно, чтобы вызвать сильные эмоции или заставить противостоять городу. Такое сумасшествие есть не внезапная агрессия, не интервенция в пространство моего разума. Это скорее огромный жесткий пресс, давящий ежедневно, изо дня в день, на протяжении месяцев (а теперь уже и лет). Обыкновенно от этого можно спастись погружением в алкоголь. Пьянка не панацея, конечно, облегчение не наступает, но изменяется общее состояние, чувства оголяются и ясность сознания, наступающая после первой рюмки, превращается в большой, пульсирующий, открытый нерв после пятой. Безумие мира никуда не уходит, чувствуется острее, но и бег времени ускоряется, и потом, все можно валить на алкогольный психоз.

Засыпаю, и ночью приходит Анна, говорит со мной. Или появляется давно умерший отец, весь в синяках и запое, и я начинаю с ним драться, пытаюсь выгнать из дома, из своей жизни, избавиться от многочисленных бутылок, выставленных кривыми пьяными рядами у изголовья моей кровати. И еще много всего. Но виной всему алкоголь, можно утешать себя. И сухим летним днем выглядывать в окно красными похмельными глазами, пытаясь глотнуть побольше ватного воздуха.

Когда два года назад я ждал возвращения Анны в конце сентября, уже чувствуя, что это бесполезно, я ее увижу, но не будет ничего, увижу, но лучше бы не видеть, пустые глаза, холодные прикосновения, поведение совершенно чужого человека, взгляд которого всего несколько месяцев назад был настолько влюбленным, что становилось противно, и я говорил твердое нет, если разговор случайно заходил о детях.

Так вот, в конце того первого весеннего месяца (а я очень не люблю это время года, так же как весну, пахнущую свежей землей, и рассказ Бунина «Антоновские яблоки») я читал роман «Жажда любви» Юкио Мисимы. Было и без того тяжело… Юкио Мисима, кто бы мог подумать.

В позапрошлом году мы со Скинни болтались в конце декабря и начале февраля во Франции. Я тогда находился под сильным впечатлением «Путешествия на край ночи». Никогда не интересовался романами о войне, но в школе читал все, что задавали, делал это обыкновенно с удовольствием, потому что поглощать большие тексты легко и при этом создается ложное впечатление, будто не проводишь время даром, чему-то учишься, ну и… ну и… Не знаю, что «ну и…» Ничего. Можно было бы сказать: «Все лучше, чем кодеин… или алкоголь», но не мне это говорить. Как бы то ни было. Из литературной программы старших классов мне больше всего запомнились «Тихий Дон» (Шолохов был, кстати, одним из тех, кто, как считал Мисима, забрал его Нобелевскую премию в 1965 году, потом же, три года спустя, ее получил Ясунари Кавабата, и это было самое верное решение, которое сделал комитет по литературе, на мой взгляд, хоть и наплевать этому комитету на мое мнение, мне тоже; но неужели живя в одной стране с Кавабатой, с большим почтением относясь к нему, Мисима мог питать хоть какие-то надежды?

Талант Кимитакэ Хираока был и остается бесспорным и удивительным явлением, его трудолюбие и… ну, да вы сами все знаете, но самовлюбленность, нарциссизм и неутомимое стремление окутать мир собственными не совсем приемлемыми фантазиями часто не прощается даже рок-звездам, что уж говорить о писателе, которому исполнилось сорок пять лет в далеком семидесятом году; Кавабата видел красоту в окружающем его мире, в цветах, девушках, вбирал все прекрасное в себя и передавал это всем желающим, всем, кто хотел читать, делал это Кавабата, конечно же, мастерски и талантливо, естественным образом отфильтровывал всю мерзость и выдавал в мир; Мисима же этого не делал; вот дела). Да и ребенком я часто смотрел фильмы «про войну», не было ни видео, ни компьютера, и на двадцать третье февраля да на девятое мая, если я был дома, то телевизор с передачами и фильмами соответствующей тематики приковывал меня (не очень сильно, но все же).

И вот Селин, много лет спустя. Когда я встречал эту фамилию в рассказах Буковски, то не обращал особого внимания, потому как в одном ряду с Селином обыкновенно упоминались Эзра Паунд и… и еще какие-то, кажется, поэты. А поэты, на мой взгляд (и это мое твердое убеждение), суть су… То есть, можно ли представить, чтобы Джеймс Джойс писал стихи, или Томас Вулф (не Том Вулф, журналист, подсунувший «Электропрохладительный кислотный тест» вместо серьезного исследования того – «того» – периода жизни Кена Кизи). Юджин О'Нил, конечно, писал стихи. Но он вообще много пил. И допился до болезни Паркинсона. Яйкс.

Именно поэтому я долгое время не обращал внимание на такую невзрачную фамилию – Селин. И только потом, когда встретил упоминание о нем еще и в текстах Генри Миллера (как мне кажется), то решил прочитать его «Путешествие на край ночи». С трудом нашел, быстро проглотил. Насколько необычная точка зрения, кажущаяся еще более необычной тем, кто невольно вырос на широко тиражируемой военной литературе советского периода.

Ближе всего к «Путешествию на край ночи» был эпизод в «Тихом Доне», когда в самом начале войны отряд казаков случайно столкнулся в чистом поле с отрядом немцев. И те, и другие на конях (или лошадях), перепуганные до смерти (и не зря, что до смерти, война все же), вступают в отчаянную рубку друг с другом, ведомые не воинским долгом, совершенно не чувствуя мужества, но по самые уши заправленные страхом, затравленные, глаза блестят… Один из казаков как-то там отличился, всех порубал и получил позже медаль. До конца войны ни в каких действиях не участвовал, мотался только по приемам всяким и прочим мероприятиям, писали о нем в газетах и прочее. У Шолохова – несколькостраничный эпизод на четыре толстенных тома, у Селина – целый роман, желчная отрыжка недовольного француза. Давили таких в двенадцатом году, да не додавили. России зима вечно помогает, а французы потолки над своими мягкими и просторными кроватями в огромные зеркала превращают, чтоб… Да еще и науку придумали – вино дегустировать, пить его, определять где виноград рос и зрел, сорта какого, получал ли достаточно света, не слишком ли поливался и долго ли потом в бутылке бродил.

Попав в Анси, мы со Скинии сразу же вышли на улицу. Погулять по маленькому, чистому, послерождественскому городку, полюбоваться на праздничные улицы, подышать чистым альпийским воздухом, выпить, закусить фондю. Не столько мы сами вышли, сколько нас вывели. Кристоф – французский, как уже упоминалось, гитарист с эндорсментом от Vigier и Laney (и по словам Скинни гениально играющий на гитаре), в студии которого мы ночевали, повел своих mes amis russe по улицам родного города. Мощеные улицы (оставшиеся не знаю с каких времен, большие булыжники, чистые, будто огромные куски мыла), фонтанчики, из которых можно пить.