Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

Через много лет я слышал похожую байку. Герой и контекст были другими. Ну и что? Это не доказывает авторства. Да и важно ли оно?

Позднее оказалось, что дядя Виталий никуда не исчезал. Только стал бывать у нас реже, предпочитая зависать у дяди Геннадия. Это пагубно сказалось на здоровье обоих. У нас Виталий имел реальный шанс протрезветь, а с дядей Геной они керосинили неделями. Даже в магазин не спускались. Всё нужное по звонку доставлял шофёр. Генина жена долго терпела, а потом свезла братьев-алкоголиков в рехаб. Там их уговорили зашиться. Дядя Гена расшился через месяц. Дядя Виталий продержался семь лет.

За эти годы он сошёлся с женой. Родил второго сына и немного лучше узнал первого. Для этого вынужден был переехать в город Луцк. Тоня давно перебралась туда вслед за младшей сестрой. Тихо, чисто, хорошее снабжение. Бывая у дяди в гостях, я не заметил в снабжении ничего особенно хорошего. Разве что продавцы демонстративно не говорили по-русски. Почти заграница.

Дядя Виталий устроился наладчиком лифтов. Забыл рестораны, стихи и прочие глупости. Превратился в обычного стареющего работягу. Что-то, однако, его тяготило. Он говорил – местный национализм. Я думаю – ещё и трезвость. Вечерами мы пили чай на кухне. Курили, играли в дурака. Слушали Голос Америки. Несколько раз дядя предлагал:

– Макс, если тебе охота вмазать, тут недалеко рюмочная. За углом, в подвале. Хлопни сотку – и назад.

– Без тебя не пойду.

– Ты же знаешь, мне нельзя.

– Не пей. Постоишь рядом.

– Боюсь. Могу не выдержать.

Алкогольная тема нередко мелькала в его разговорах. Как-то дядя заметил:

– Не всякий алкаш – умный и порядочный человек. Но всякий умный и порядочный человек – алкаш.

– Почему?

– Потому что ему страшно жить. Очень страшно. Когда понимаешь, сколько в жизни абсурда и зла… этого нельзя вынести. И изменить тоже нельзя. Остаётся пить. Либо застрелиться. Хотя одно не исключает другого.

– Но ты же не пьёшь?

– Дело времени.

– А мой отец?

– Хэ, – он усмехнулся, – твоему отцу досталась твоя правильная мама. Это как торпеда у меня в заднице. Только навсегда.

Дядин сын Вадим рос молчаливым юношей без недостатков. Непроницаемым, как терминатор. Будучи москалём поганым, в школьные годы вынужденно освоил карате. Легко поступил на физмат Киевского университета. Недоучку-отца малость презирал.

– Ладно тебе, не выдумывай, – сказал я дяде. – Ну, в чём это конкретно выражается?

– Не знаю… я чувствую. Вижу, как он смотрит. Но меня беспокоит другое.

– Что ещё?

– У него нет друзей, понимаешь? И никогда не было. Ни в школе, ни в университете. Никто не ходит, не звонит. И он – никому. Приедет на выходные – идёт в спортзал. Или читает. Недавно услышал – смеётся над книгой. Думаю, что за юмор такой? Поглядел – а там формулы.

Мне Вадим казался стеснительным и заносчивым одновременно. Напоминал человека гигантского роста в толпе обычных людей.

Вскоре началась перестройка. Разрешили частное предпринимательство. И вот я слышу новость – дядя Виталий приобрёл книжный магазин. Будто бы дядя Гена устроил ему льготную ссуду. Несколько лет бизнес процветал. Дядина семья выкупила квартиру. Выписали из деревни бабу Леру. Подумывали об открытии киоска видеокассет. Потом зашевелились конкуренты, наехали бандюки в форме и штатском. В магазине разбили витрину. Другую испохабили надписью «Москалі, геть з України!» Пришлось нанять охрану.

Затем произошли два события. Их последовательность и связь мне неясны. Вадим, окончив университет, не остался на кафедре физики. Не остался, хотя его почти упрашивали. Соблазняли хорошей нагрузкой, карьерой, аспирантурой. Мало того, к остолбенению всей родни, он подался учительствовать. И не куда-нибудь, а в деревню! В ту самую бабушкину школу. Молодого физика туда чуть не на руках внесли. Директору-пенсионеру как раз искали замену. Вадим был идеальным кандидатом. Тем самым мой братец возобновил… как это раньше говорили… профессиональную династию. Жить стал у родителей Тони. Старики обрадовались внуку – дом большой, места хватит. И в хозяйстве руки не лишние.

Примерно в это же время дядя Виталий сорвался в тяжёлый запой. Его жена рассказала мне, как это было. Очнувшись утром или ночью, дядя молча собирался и шёл куда-то. Возвращался с бутылью спирта. Методично выпивал её и снова отключался. Закуской пренебрегал, на домашних не реагировал. На тринадцатый день силы оставили его. Он лежал на диване, боясь шевельнуться, худой, чёрный, похожий на узника концлагеря. И шептал: «Тоня, скорее в больницу… скорее… помру».

Люди в белых халатах вернули дяде человеческий облик и снова подшили. А может, закодировали, не уверен. Знаю только, что после этого лечения в нём появились кое-какие странности. Например, он перестал спать с женой. Спал в другой комнате с двумя плюшевыми медведями и зайцем. Зимой мог выйти из дома полураздетым. Однажды явился на работу в домашних тапочках.

Его книготорговля по-прежнему буксовала. Вымогатели ходили в магазин, как на службу. Русских в Западной Украине с каждым годом любили всё меньше. Хотя к тому времени любить стало почти некого. Дядя сдался – решил продавать, к чертям, магазин и уезжать в Россию. Внезапную смерть бабы Леры он понял как знак. Тоня ехать отказалась. Она давно преодолела языковой барьер, дружила с соседками и надумала менять гражданство.

Надо ли говорить, куда тянулось измученное сердце дяди Виталия? Конечно, в ту самую деревню, где прошли его славные хулиганские годы. Где железная дорога вечно разделяла пацанов на своих и чужих. А летом волнующе пахла деревянными шпалами. Теперь здесь директорствовал школой его сын Вадим. Досадно только, что жил он у кулака тестя. Старый пень, как обычно, не пускал зятя ближе ворот. Нечего тут делать всяким.

Жилищный вопрос дядю не беспокоил. Любой из друзей юности готов был его принять. Мы опасались, как бы от счастья и хорошей компании он не запил. Но он удержался. В деревне находилась заброшенная лесопилка. Дядя на паях с кем-то из местных задумал её купить и наладить бизнес. Денег, вырученных за магазин, не хватило. Тогда волшебник Гена опять устроил ему льготный кредит, а может, дал взаймы.

Здесь я с горечью сознаюсь, что обстоятельства последних месяцев жизни дяди Виталия мне едва известны. Равно как и обстоятельства его смерти. Мне придётся шагнуть в опасную зону слухов, домыслов и фантазий. В тот год я поступил в аспирантуру и был очень занят собой. Точнее, наукой в себе. Помню любимый тост в аспирантском общежитии «За нас в науке – и науку в нас!»

В общежитии меня изумило количество умных людей на единицу площади. Я так много и сразу нигде не видел. Прямо аура. Даже тараканы казались погружёнными в размышления. А вахтёры напоминали академиков из учёного совета. А девушки… Свободные, уверенные, знающие всему цену. Такую охмурить – навек себя зауважать. В общем, голова моя шла кругом. Естественно, мне стало не до родни.