Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

В августе дядя Виталий явился к брату Геннадию. Выглядел он так, что Серёжа, открывший дверь, его не узнал. Серёжа с папой отвезли беднягу в элитный рехаб. Затем поселили в апартаментах дяди Гены, который тогда был в завязке – лечился от цирроза. Гена к тому времени давно развёлся. Жил один в трёх комнатах под домашним арестом сына. Так что общество излеченного Виталия пришлось ему кстати. Каждый день Серёжа привозил им еду, газеты, видеофильмы. Потом снова запирал на ключ. И вот они целыми днями смотрели кино, читали и беседовали. Позднее Серёжа рассказывал, что дядю Виталия тяготило это затворничество. Какой-то он дёрганый был, неспокойный. Разговаривал с пятого на десятое. Сигареты и чёрный кофе из рук не выпускал. Всё рвался в деревню – кого-то наказать. Серёжа и дядя Гена понимали, что отпускать его нельзя. Но сколько можно держать под замком взрослого мужика? Через месяц дядя Виталий уехал.

После – чёрная дыра. Где он жил, чем занимался? Когда появился в деревне и зачем его понесло к Вадиму? Неясно также его состояние в тот день. Полагаю, дядя был выпивши. Иначе он в дом тестя не пошёл бы. Дальше мне трудно говорить. Короче, сынок его выгнал. И… ударил. Несколько раз. Избил.

Я знаю, что дядя Виталий был совсем не ангел. И стараюсь не делить людей на правых и виноватых. Но когда я представляю, как молодое здоровое существо, бывший каратист, избивает жалкого, пьяного отца… У меня возникают рвотные спазмы. Подлое воображение дописывает картину. Ночь, ливень, человек, падающий в грязь. Его нашли через день в заброшенной избе на краю села. Вот опять – зачем я сказал эту пошлость «на краю села»? Я не знаю, где была изба. Не знаю, да и какая разница? В общем, там оказался магнитофон и четыре кассеты. Предсмертная исповедь дяди Виталия. Где якобы несколько раз повторяется фраза: «В моей смерти прошу винить сына».

Мой папа отказался слушать эти кассеты. И я отказался вслед за ним. Слушали Тоня, дядя Гена и Серёжа. А Вадим – не знаю.

Серёжу я увидел лет через двенадцать. Мы прилетели из эмиграции навестить близких. И брат пригласил нас в своё загородное имение. Машину – зеркальный «Лексус» – вёл сам.

– А где шофёр, охрана? – пошутил я.

– Уволил дармоедов, – ответил брат. – Пристрелят, и хрен с ним. У меня всё на сына записано.

– Э! – сказал я. – Ну-ка, поворачивай домой.

– Не сцы. Бандиты – наши лучшие друзья.

Дорогой ностальгировали по юности, вспоминали родню. Я спросил Серёжу о Вадиме. Дело в том, что Вадим писал мне в Зеландию. Тон письма был дружелюбно-оптимистичным, как будто ничего не случилось. Поколебавшись, я написал сдержанный ответ. Этим, к моему облегчению, переписка закончилась.

Услышав вопрос, Серёжа поморщился.

– Ты меня, наверное, с кем-то путаешь.

– В смысле?

– В смысле, я не помню, кто это.

Он помолчал. Потом заговорил снова.

– Дядя Виталий был хороший человек. Он пил, да… У него были свои тараканы. Но он был хороший, правильный человек. Я его знал и любил, когда этот подонок ещё ходил мимо горшка. А он его убил.

– Ну, это перебор, Серёж.

– Перебор? – брат искоса глянул на меня. – Знаешь, я слышал эти плёнки. Я слышал. А ты… испугался, да?

– Не в этом дело.

– В этом. И хоронили его мы с отцом.

– На дорогу смотри, – перебил я, – а то нас будут хоронить.

Серёжа уставился на дорогу. Минуту спустя он произнёс:

– Ладно, Макс, проехали. Только больше не говори мне о нём. Он для меня умер.

Я нечасто вспоминаю братьев. Но когда вспоминаю, думаю о том, что один из них – настолько же копия своего отца, насколько другой – противоположность своего. Внешностью, характером, судьбой. Помню бабушкины слова о маленьком ещё Вадиме: «Не наша – кулацкая порода». А я, как обычно, где-то посередине. Иногда я узнаю себя на отцовских фотографиях. Подобно ему, люблю детективы и кроссворды. Размышления предпочитаю действиям, компромисс – войне. Бывает, молчу, когда надо говорить. Но жизнь свою я прожил не так, как он. И рад этому.

Ещё я думаю о том, что старше их обоих. А значит – первый в семье на очереди… туда. Раньше другие стояли на краю, защищая меня от этой пошлой ямы. Родители. Бабушка, тётя Женя. Дядя Виталий. Дядя Геннадий… Теперь всё – прятаться больше не за кого. Я вглядываюсь в эту бездну, пытаясь увидеть там хоть что-нибудь хорошее. Я стараюсь мыслить позитивно. Например, думаю о крохотном шансе встретить там человека с уверенным взглядом, в форме майора РККА. Удачливого, живучего человека, похожего на меня и ещё больше – на моего отца. И узнать наконец, что с ним произошло. А главное, почему он не позвонил мне из Америки. Ведь я так ждал этого звонка.

Мой друг Ваня говорил: «Твой номер легко запомнить. Стоим на остановке. Один полтинник – шу – мимо. Второй – шa – мимо. И отдыхаем ещё сорок пять минут».

Телефона мы ждали безобразно долго. Что-то там с грунтом, лет десять не могли подвести кабель. Но кое-кому в доме протянули воздушную связь. Я знал двоих. Один, Валерий Маркович, жил под нами. Работал в школе учителем черчения. Внешне он мало походил на учителя. А скорее – на крупного жулика, вплоть до министра юстиции. Блестящие залысины, галстук, серьёзный портфель. Глаза надёжно скрыты очками. Гладкий, обтекаемый человек. Спрашивается: за какие подвиги ему дали телефон? Нет, точно прохиндей, а школа – это так, для маскировки.

Однажды мы его залили. Кот свалился в аквариум – рыбку ловил. Вылезая, сломал фильтр, морда. Вода закапала на пол. Пятнадцать вёдер – как раз до вечера хватило. Ладно хоть рыбы выжили, только двигались по-пластунски. Валерий Маркович предъявил нам счёт. Полторы тысячи советскими. Обои, мебель, потолок – ничего не забыл. И экспертиза с печатью. Родители ахнули. Тут соседи им шепнули, что Валерий Маркович в этой комнате хотел делать ремонт. И мебель уже от стен отодвинул. Значит, теперь мы весь ремонт ему оплатим. Удачно котик порыбачил.

Мама пошла к соседу.

– Валера, будь человеком, скости хоть половину. Ты же ремонт затеял.

– Может, и затеял. Только это ещё надо доказать. В суде.

– Неужто будем судиться? Десять лет ведь соседи…

– Хоть двадцать.

Суд, адвокат, повторная экспертиза – это опять расходы, и немалые. И ещё неизвестно, как там обойдётся. У этого жука явно везде прихвачено. Телефон-то у него откуда? Нда… Постонав, родители сняли с книжки деньги. Чтоб Валерий Маркович ими подавился. И перестали с ним здороваться. Ещё они полюбили рок-музыку. Особенно по вечерам, когда уходили в театр или гости. «Можешь включать свою шарманку, – напоминала мама, – но только до одиннадцати».

Объясняю. Валерий Маркович не терпел шума. Просто чокнутый был на этом деле. Помню, младшая сестра играла шариком от настольного тенниса. Несколько раз стукнула об пол. Снизу тут же заколотили по батарее. Уход родителей из дома назывался тогда «свободная хата». Что автоматически означало «сейшен»: друзья, вино, карты и хэви-метал. Ну и девушки, если их удавалось заманить. «Шарманка» у меня по тем временам была нехилая. Магнитофон «Юпитер», усилитель и пятидесятиваттные колонки, сделанные одним умельцем на заказ. Благодаря им, Валерий Маркович подробно ознакомился с творчеством таких коллективов, как Deep Purple, Nazareth и AC/DC. Особо его впечатляла композиция Highway to Hell. После неё стучали не только по батарее, но и в пол – видимо, шваброй. Вот мы и гоняли её на бис.