Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Он разомлел и чувствовал себя уже в доску своим, да и пиршество потихоньку затихало, когда к столу подошёл ещё один приятель. Лысый мужичонка с аккуратно стриженой бородкой и глазами цвета отражённого в морских водах закатного солнца. Ричард решил, что ему где-то лет за сорок, и что он – редкостный добряк и любитель отобедать, раз позволил себе отпустить такое брюшко.

Но к застолью новоприбывший присоединяться не стал. Аккуратно протолкнулся мимо Ричарда, и, перекинувшись парой слов с одним бородачом, принял из его рук корзинку, доверху набитую всякой снедью. Ну и, поблагодарив, двинулся себе прочь.

– Э-э, друг! – окликнул его Ричард. – А ты разве не посидишь с нами?

Тот сходу обернулся, будто ожидал этого вопроса, и одарил Ричарда самой тёплой улыбкой, какую ему только приходилось видеть. Улыбкой младенца. Ну, либо же святого.

– Прости, славный пекарь, – заявил этот добряк, после чего с трудом высвободил одну из рук и протянул её Ричарду. – Себастиан моё имя, рад с тобою познакомится! Я бы остался, но меня ожидает старая Делиндеара, у которой я учусь лекарским премудростям и о которой забочусь. Шумных застолий она не жалует… сам понимаешь.

О ком шла речь Ричард не знал, но и настаивать не собирался. Примирительно поднял руки и кивнул в знак немого согласия, а сам постарался запомнить новые имена.

– Благодарю за понимание, добрый Ричард, – кивнул Себастиан, улыбнулся ещё шире, перехватил корзинку и удалился восвояси.

«Меня уже вся деревня знает», – приятно удивился Пекарь и обернулся к бородачу:

– А я уж грешным делом подумал, что не все на этот праздник приглашены.

– Да полноте! – рассмеялся тот ему в ответ. – Приглашены как раз-таки все! Все до единого! Мы только свиней и псов от этой повинности-то и освободили…

Едва он это сказал, как один косматый пёс подбежал к столу с противоположного его конца, и ловко стянул из чьей-то тарелки недоеденную сардельку.

– Ну… – продолжил бородач. – По крайней мере свиней – уж точно!

И, громко рассмеявшись, попытался утопить себя в кружке, до краёв полной пенного. Ричард же поутих и принялся осматриваться по сторонам. Хоть и было ему сказано, что приглашены все, но одного человека ему никак не удавалось высмотреть в толпе. Его нового соседа, чаандийца Такеду. Похоже, был он тем единственным, с кем обошлись, как со свиньёй. Наверняка не злонамеренно конечно же, но всё же…

Ричард поднялся из-за стола. В голову ему пришла преотличнейшая идея.

Такеда преклонил колени и опустился на коврик, который постелил прямо посреди поля, неподалёку от дома деревенского пекаря. Спина его была пряма, пальцы сложены в знак Цсао-чи-онн прямо напротив сердца, а взгляд прикрытых глаз устремлён в никуда. Сейчас его тело отрешалось от забот этого мира, сбрасывая их слой за слоем, как цветок сбрасывает лепестки осенней порой, а дух готовился устремиться следом за Киоку-но-Кенчи – «Ветром Воспоминаний», – одной из семнадцати дыхательных техник, описанных в Кодексе. Если душа война пребывает в безмятежности, с помощью этой техники он может вновь увидеть былое; вернуть мгновения, ушедшие навсегда, свидетелем которых некогда был, и, тем самым, – быть может, – лучше понять и их, и самого себя.

Великий Кодекс повелевает чтить мгновения . Каждую секунду, каждый удар сердца, каждый вдох. Отнять или потерять жизнь можно в миг взмаха крыльев бабочки; чтобы познать мудрость или уничтожить её на веки вечные, достаточно мановения руки. Единственная песчинка подчас отделяет правильный поступок от ошибки, и только лишь познавший эту грань обретает великую силу совершать выбор осознанно.

Так гласит Кодекс. Значит, так оно и есть.

Такеда вздохнул. Глубоко, неспешно. Находись кто неподалёку в этот самый момент, – увидел бы, как травы и колосья склоняются пред этим дыханием, а вольный ветер огибает задумчивого чаандийца с почтением, ветру вовсе несвойственным. Но рядом не было никого. Лишь птицы в небе, да безмятежные призраки в сухой траве.

Киоку-но-Кенчи не приходил; не утягивал его дух в омут тех событий, к коим Такеда взывал снова и снова вот уже долгое время. А всё потому, что не было в его душе безмятежности. Её там просто не осталось ни единой крохи. Он сам её изгнал! Изгнал, как недальновидный правитель, погрязший в беспутстве. И исправить что-либо ему сейчас было не под силу. Он тратил время попусту. Лишь его меч, покоящийся в ножнах у самых колен, содрогался и скрежетал в такт вдохам и выдохам своего хозяина. Не желал ждать.

Единственное, чего Такеда добился, это заранее услышал шаги идущего к нему.

Судя по их тяжести, неторопливости и лёгкой, едва заметной, неуклюжести, – это хозяин дома направлялся в его сторону. Но Такеда не услышал ни скрипа половиц, ни хлопанья входной двери. Человек, назвавшийся Ричардом Маганти, направлялся не к себе домой, но шёл именно к месту его уединения. Меч у ног Такеды голодно заскрежетал.

– Охо, наслаждаешься видом, как я погляжу! – сходу заявил Ричард, плюхнувшись прямо на траву чуть в стороне. – А, глаза-то у тебя закрыты. Ну и… как оно, в целом-то?..

Такеда молчал. Ричарт прицокнул.

– Ах да… ты же из этих. Из тех, кто словами попусту не разбрасывается… уважаю, – покивал Пекарь. Помолчал немного, затем потянулся себе за спину. – Слушай. Тут, в общем, недоразумение такое вышло – у деревенских там вроде как праздничное застолье, но ни одного свободного табурета и не осталось. Была парочка, да один сломали, а другой в костре на спор сожгли… Короче, дабы тут никто обиженным не оставался, я тебе прямо сюда немного съестного взял. Чутка лепёшек вон, каши, мясца, ну и сыра козьего, – куда ж без него-то, родимого? Дай, думаю, угощу нового соседа, и, ну, всё такое прочее…

Не помнил Ричард, что б хотя бы раз в жизни слова ему давались с таким трудом. Будто каждое из них в смоле или патоке перемазано, вот оно и липнет и цепляется за всё подряд. Да и чаандиец этот: как молчал, зараза, так и молчит! Вроде и следовало ещё что-то ему сказать, да в голову ничегошеньки не шло. Тогда Пекарь сам взял одну из лепёшек, макнул её в варенье, и откусил кусок. И, как назло, тут же поперхнулся.

– Кха… Тьфу, холера её раздери!.. – начал он, отплёвываясь, но тут же и замер.

Гость его подал наконец признаки жизни: чуть приподнялся, шумно вздохнул, – кажись, усмехнулся даже, – и потянулся себе за спину. Ну и вытащил из-за спины ни что иное, как его – Ричардову! – курительную трубку. Чистую от комочков сохлой каши.

– Услуга за услугу, – промолвил Такеда, и хотя на его лице не играло в тот момент никакой улыбки, однако она явственно слышалась в произнесённых словах.

Ричард удивился, но трубку принял. Тряхнул головой, выплюнул остатки лепёшки, прочистил горло, и со знанием дела принялся её рассматривать, вращая так и эдак; проверяя, всё ли в порядке. Конечно, дарёному коню в зубы не смотрят, но он хотел удостовериться. Грешным делом, позволил себе думать, что чаандиец, по незнанию, вполне мог просто ополоснуть трубку… да хотя бы вон в бочонке с дождевой водой! Трубке тогда настал бы конец; она после этого сгодиться разве что только на растопку.