Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Мысли о трактирах и корчмах пробудили дремавший доселе голод, и я, пообещав непременно придумать для себя какое-нибудь дело позднее, отправился в обратный путь.

М-да уж, позор конечно, но насчёт дел для себя как-то уж совсем не срослось.

За прошедшие три дня я разве что по городу прогуливался, и только-то. И каждое утро корил себя за праздность и лень, обещая если не вчера, то уж сегодня-то точно найти себе наконец достойное занятие. Но, всё в пустую. Зато нашёл время принести извинения несчастному светловласому служке, которого толкнул и испугал в ту ночь. Понаблюдав за ним, я выяснил, что он со всем рвением, на какое способен, старается освоить грамоту; и даётся это ему с немалым трудом. Оно и понятно. Выкроив время меж богатого изобилия соборных дел, которые, кажется, никогда не заканчивались, я нанёс ему визит и чуть ли не до полуночи читал все под ряд книги, по мере сил разъясняя начитанное. Сам же паренёк, имени которого я так и не запомнил, смеялся и хлопал в ладоши, повторял за мной и сам разок-другой пробовал читать. И выходило у него вполне себе сносно. Я своими трудами остался доволен, да и он, думаю, тоже. Не так уж и сложно сделать другому добро.

Утро четвёртого дня декады началось с дождя и стенающего ветра, однако, уже к полудню расщедрилось на чуточку солнца; хотя в большей мере на духоту. Восстающую с влажных улиц дымку прореживали колонны золотого света, аж слепящего с непривычки, и беспокойная листва в этих лучах целыми снопами парила и искрилась, будто кто-то её с крыш мешками ссыпа́л. Одну из площадей Гринлаго, что неподалёку от собора, почтила своим присутствием ярмарочная банда. Видимо, последняя в ушедшем сезоне. Шумные скоморохи, ушлые лавочники в цветастых лавках, дивные угощения, гадалки, неуёмные – будь их музыка трижды неладна! – трубадуры. Ярмарка! На полгорода её было слыхать.

Я как раз отчищал последнюю миску после утренней трапезы, когда обо всём этом прознал от молодых послушников. Сбросил фартук и пущенной из лука стрелой бросился собираться, пока не вывалили на меня целый ушат ещё каких новых дел, а то и не один.

Оделся поприличнее, – в тот же наряд, в котором в бургомистрову библиотеку той злополучной ночью лазил. В прошлый раз изорвал его слегонца, но ныне успел все дыры подшит. Хоть что-то хорошее: когда родные вернутся, то не спустят с меня все семь шкур за то, что испортил дорогую одёжу. По крайней мере – не сразу; пока не заприметят швы.

Набросив на плечи плащ – на случай, если погоде в голову что дурное взбредёт, – я выскочил из храма и шлёпая по лужам побежал по улочке. Сперва в гильдию посыльных, проверить, не пришёл ли долгожданный ответ преподобного, и только затем – на ярмарку.

Ответ пришёл. Я сгрёб письмо с прилавка; гильдиер потребовал с меня гиону, ну а я ему целых две подал и прочь поспешил. Натерпелось мне конечно вскрыть конверт, но лучше уж было повременить; узнать всё в спокойной обстановке и порадоваться, если там добрые вести, либо же сперва немного развеяться и набраться смелости, ежели плохие.

Ярмарка проходила вполне чинно, если не брать в расчёт проклятущих музыкантов, надрывавшихся, словно бы улицы посетил сам Наместник со свитой. Народу было не так уж и много, и гулянье шло вяло и размеренно, подстать погоде. У входа на площадь меня поприветствовал манерный, разодетый во всё кружевное дворф, и, как и всем остальным, предложил написать своё имя на листке, да в ящик бросить. Сказал, что к вечеру десяток счастливчиков из этого ящика поборются за целый кошель золота, либо же, по желанию, за одну единственную ночь с восточной искусительницей, способной одним своим танцем творить чудеса и исцелять всяческие хвори. Я, само собой, согласился, да вот только этот мерзавец взялся раздумывать, действительно ли стоит меня допускать или слишком юн я для такого? В итоге – согласился; а я уж прикидывал, откуда в него грязью зашвырнуть.

Сунув письмо за пазуху, я принялся прогуливаться по площади, разглядывая всё, что попадалось мне на глаза, но ничем из увиденного особо не увлекаясь. Прочий люд, спасаясь от духоты свежим элем и разбавленными винами, которые тут на каждом шагу продавались, перетекал из стороны в сторону аки вода в сточных канавах от большего к меньшему. Вот пожиратель огня привлёк к себе внимание, но то ли поперхнулся, то ли наскучил всем раньше, чем взялся за своё чудное дело. А вот лавка с шелками и платьями, одно цветастее другого… но нет; видать, слишком дорого, вот народ и отпрянул. Вон там точили ножи, тут силач, обливаясь потом, подковы на спор гнул, здесь поросей выбирали.

До того я погрузился в собственные раздумья, разглядывая всё это, что едва не налетел на тележку, полную сена, которую какой-то бедолага к загону с телятами толкал. Развернулся, и тут предстал передо мной как на духу шатёр из тканей глубокого синего с зелёным цвета; такого, что на миг мне почудилось: это на меня морская волна несётся. Но если бы и впрямь неслась, то и нестрашно – ибо осыпала б она меня таким многообразием всяких лучистых самоцветов, что и не сосчитаешь! Так я и таращился на это чудо, пока не возвратилось ко мне замершее в глотке дыхание, и не захотелось мне взглянуть поближе.

К шатру я подступил, словно к спящему туру. Коснулся тканей: те оказались даже мягче и нежнее материнской ласки; а вот каменья – никакие не самоцветы, а самые что ни на есть обычные стекляшки. Но такие красивые, что глаз не отвести! Я притронулся к одной такой. Попробовал поддеть ноготком, интереса ради. Мне стало любопытно, каким это образом эти липовые каменья крепились к столь невесомым и воздушным тканям; словно бы капли росы на лепестках. Ну и, может, выйдет один такой себе на память…

– Всё очень просто, мой дорогой, – раздался у меня за спиной чей-то голос. Столь же мелодичный, сколь мягки были полы шатра. – Все они приклеены на ведьмину смолу. При некоторой сноровке ты конечно сможешь отодрать парочку, но я бы не советовала.

Я оглянулся, не смея даже вообразить себе хозяйку подобного бархатного голоса. Незнакомка – спорить готов, именно она и была той самой «восточная искусительница», – стояла неподалёку в свободных одеждах, какие нечасто встретишь в наших краях, и какие уж точно не подходили под нынешнюю погоду. Две косы, каждая с запястье толщиной, ниспадали на её плечи; а с плеч – на груди. Лицо закрывала вуаль, а цепкий взгляд был изукрашен тенями гуще, нежели предрассветное небо.

– Я ничего такого и не думал, – сглотнул я. – Просто так, интересно стало.

– Это правда, – заметила незнакомка. – Интерес … Ты интересующаяся натура, не так ли, мой мальчик? Но что-то подсказывает мне, что есть у тебя куда как более важные вопросы; те, что заботят тебя много сильнее этих блестяшек. – Она прошествовала мимо, пальцами проведя по моему подбородку. – Знаешь, я могла бы на них ответить.