Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Меня аж дрожь на краткий миг пробрала, но я себя пересилил.

– Кто вы? – Пришлось мне вообразить себе хмурого отца, чтоб голос не дрожал.

– Моё имя тебе мало что скажет, но, если настаиваешь: Мефхреа диа-Канн. Я – потомственная прорицательница, мой дорогой. Толкую о том, что скрыто в грядущем.

– Обманываете вы, – усмехнулся я. – Говорят, грядущее неведомо никому.

Она пожала плечами:

– Значит, я лишь шарлатанка, которой остаётся только лить слёзы в своей обители.

Она отвернулась от меня и направилась к своему, как я понял, шатру.

– Постойте, – окликнул я её, – если вы и впрямь прорицательница, то докажите это. Ответьте здесь и сейчас, как моё имя?

Она обернулась, стрельнула в меня взглядом своих зелёных, как у лесной змеи, глаз. Подступила ближе, грубо ухватила меня за подбородок. Я не сопротивлялся, любопытство брало своё. Прорицательница целую минуту буравила меня взглядом, затем, повернула моё лицо левее, после – правее. Отпустила, взглянула на ладони. Своим тонким, изящным пальчиком провела по видимым только ей одной линиями. Мне вдруг захотелось схватить её руку, сжать в своей, но я не шелохнулся. Наконец, прорицательница отпустил мои ладони и отступила на шаг. Взглянула на меня сверху вниз, ибо была на полфута выше:

– Неро. Это́ твоё имя, молодой охотник. Неро.

Мне до боли пришлось сжать кулаки, дабы не выказать удивления:

– Как?.. Откуда вы это узнали?!

Но, едва лишь я спросил, как кто-то пихнул меня под ногу и премерзко ущипнул за бедро. И к тому же ещё и гневно гакнул. Некий гусь. Большой и важный, словно баннерет. Шёл себе, шёл, и, видимо, оскорбился, что ему не уступили дороги. Ну а едва я перевёл взгляд с него обратно на прорицательницу, она уже стояла на пороге своего шатра.

– Я читаю в лицах, юноша, читаю в руках и в губах. Иногда в глазах, если вижу, что в них плещется достаточно души. И я многое про тебя узнала, куда больше, чем ты в силах узнать сам. Но, коли решишься зайти, помни, эти ответы будут тебе чего-то стоить.

И бросила на меня такой взгляд, что я едва слюной не поперхнулся. Ну а после – скрылась за бесчисленными полотнищами своего шатра. Я сглотнул; так, что пуговица на вороте расстегнулась. Вдохнул мягкий аромат благовоний, что всё ещё витал в воздухе. Ну и гневно глянул на самодовольного гуся, ничего не желая сильнее, чем увидеть его на своём обеденном столе, зажаренного, и с большущим яблоком прямо в… Ну, или как там обычно гусей к столу подают?

Однако же, шут бы с ним, с этим гусем. Шатёр – этот дивный шатёр, – стоял прямо передо мной, маня к себе обещанными ответами. А ведь ответы были мне сейчас нужны как никогда прежде. Я приблизился на шаг, протянул руку, но задержал её в полупяди от полога. По улице прошёлся ветерок. Зашелестела ткань, меж многочисленных её складок пробились отблески тусклого света, донёсся запах ароматных масел. Мелькнули нагие плечи прорицательницы. Она сидела там, – да и где бы ей ещё быть? – спиною ко входу. Меня ожидала. Однако же, я отстранился. Неужто она и впрямь желала мне помочь? Нет конечно же, хотела денег. Денег и, быть может, чего-то ещё. Услугу, или пари? «Иначе б не завлекала к себе этими своими женскими штучками », – пришло мне в голову.

И тем не менее…

Я отступил ещё на шаг. Достал из-за пазухи кошель, ослабил обмётку и заглянул внутрь. С собой я прихватил около полусотни гион грязным серебром и чистой медью. И это – едва ли не последнее, что у меня оставалось. Потрачу сейчас, и придётся остаток времени лапу сосать, да перебиваться одной только соборной кашей с черствым хлебом.

И тем не менее!..

Нет. «Нет!», – сказал я себе тогда. Хочется, но что-то здесь не так. Что-то, что мне приходится не по нраву. Не верилось в правдивые ответы за обычную плату, да и что это за ответы такие, которые не раздобыть самому, честным трудом и прозорливостью? И хотя меня как будто кто-то в спину подталкивал к этому шатру, я развернулся и восвояси направился. И, пока шёл, не единожды мне чудилось, будто бы ветер нашёптывал: «Зря».

На вертеле, под коптящими угольями, жарился поросёнок, неподалёку ароматно побулькивала в котле похлёбка из баранины, а в сооружённой прямо на площади лагерной печи картопля пеклась. Какая же ярмарка, да без сытного угощения?! Жар тут стоял, ажно дыхание спирало, но никто не жаловался. Хотя оно и понятно: бочонки только и успевали, что меняться один за другим, а от желающих взять себе пенного не было отбоя. Народу здесь толпилось поболее, чем на всей остальной площади, и думалось мне, это всё из-за того, что за гомоном весёлых голосов было не слыхать этих проклятущих трубадуров.

И как это на них ещё собак не спустили? Уму непостижимо.

Тем не менее, не смотря на разносолы, себе я позволил немногое. Не голоден был, да и решил, что юнец, пожалевший денег на восточную прорицательницу, ну а после всё до последней монеты спустивший на рагу из баранины с горохом, смотрелся бы нелепо.

Взял я себе лепёшку с овощами и мясом, карамельное солнце на палочке, да пинту квасу. Уселся со всем этим за свободный столик и стал слушать, о чём люди толки ведут, лишь изредка поглядывая на искристый вымпел палатки, что по-прежнему манил к себе.

Может, ещё и передумаю. А может и нет.

Народ вокруг о чём только ни о чём разговаривал, но, если и звучало в этом гомоне хоть что-нибудь интересное, мне этого было просто не разобрать. Потому-то я и обратил свой слух на четвёрку дворфов, что сидели за соседним столиком. Те смеялись и шутили, сперва в карты резались, а когда ветер принялся их со стола раз за разом сметать, взялись за игру в кости. Трое из них то и дело к пенным кружкам прикладывались, а четвёртый потягивал что-то желтовато-белое, навроде козьего молока. А может, то и вовсе побелка была – от этих бородатых всякого ожидай; кто знает, что им иной раз в голову взбредёт?

– Ещё три пива, красавица! – выкрикнул один из дворфов и повернулся к столу. Накинул монет в ставку и хмуро пророкотал: – Клянусь, сегодня не мой день. Сперва эти меня по третьему кругу обшмонали со всеми податями, теперь вы тут без гроша в кармане пытаетесь оставить… не ровен час, уже завтра я к кому-нибудь из вас в стряпухи наймусь.

Закинул кости в стаканчик, встряхнул и сбросил на стол.

– Молчи, Яшик. Я с тобой ходил горными тропами, ежели помнишь. Стряпаешь ты премерзко, и лично я бы никому не пожелал брать такого отравителя под родные своды.

Все четверо рассмеялись. Покатились кости. Несчастный дворф приободрился.

– О, когда прибедняюсь, мне везет. А ты, недомерок, прикрыл бы варежку-то! Я дела проворачивал и породу крушил, когда у тебя ещё молоко на губах не обсохло. Ха!

Тут четвёртый грохнул о стол кружкой. Его усы были все в белом.