Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Но осторожность – превыше всего. Прошло несколько долгих и томительных для меня мгновений, прежде чем я решился подступить достаточно близко. До этого стоял поодаль и наблюдал. Пит не вышел наружу, из-за двери никто не показывался и вслед за старостой тоже никто не входил. Всё было спокойно и вполне обыденно, и потому, без единой задней мысли, я решил продолжить эту свою игру в «Наместничьего шпиона».

Выступил из-под навеса кожевенной лавки, где абсолютно бессовестно делая вид, что с интересом разглядываю ремешки, браслеты и всё прочее, я направился через дорогу.

– О-ох! – Внезапно, со стоном, прямо передо мной упал некто, похожий на бездомного так же, как голубка похожа на любую другую птицу. – Прошу прощения, юный господин, я вас должно быть напугал. Извиняйте, – спешно выпалил этот бедолага, после чего его скрутил кашель, и он утопил лицо в своих грязных, мозолистых руках.

– Ничего, – ответил я суше и жёстче, чем намеревался, притом на шаг отступив и инстинктивно охлопав собственные карманы и сумки. Видать, слишком уж проникся воображаемой ролью шпиона, однако все пожитки вроде-как остались на своих местах.

– Меж тем, – продолжил нищий, – может, найдётся медяк для ветерана войны?

– Войны? – удивился я. – Так ведь последняя война закончилась более полутора десятилетия тому назад. И ты всё ещё нищенствуешь, бедолага?

Тем не менее, не взирая на сказанное, я потянулся к кошельку за монетами.

– Ты ещё слишком молод, юный господин; ещё не ведаешь, как сложно и трудно бывает подняться после падения. Благодарю тебя сердечно, ступай себе со всеми богами.

Приняв пару гион, он бережно убрал их за пазуху. Притом, смотрел на монеты как человек, который не просадит их в ближайшем трактире за бутыль паршивой кислятины.

– И тебе не хворать, добрый человек, – ответил я, выпрямившись. – Но, вот ещё что, – ты, верно, часто тут бываешь и видишь многое. Ответь: вон за той дверью что находится?

Нищий поглядел вослед моему пальцу; туда, где недавно скрылся староста Пит.

– Там?.. Там серьёзные люди, братец. Лучше без надобности туда не соваться.

Я кивнул, отвернулся и направился прочь. Прямо к подворотенной. И хотя слова нищего подточили мою уверенность, но я для себя решил, что всё непременно обойдётся. Сколь бы не были серьёзными тамошние обитатели, едва ли они будут против, если на них глянут одним единственным глазком. Стыдно признаться, но в тот момент я и сам себя вообразил страшно серьёзным юношей, которому палец в рот не клади. Случается.

Дверца поддалась без малейших усилий, и я, напоследок осмотревшись, скрылся в полумраке. Заваленный всяким-разным, передо мной предстал узенький и извилистый аки ивовая ветвь проулок, уходящий вглубь меж домами. И чем усердней я всматривался в его оконечье, тем меньше выходило хоть что-нибудь разглядеть. Будто солнечный свет этого места сторонился, но на самом-то деле просто крыши друг к другу тесно примыкали. Я чуть помедлил, поддавшись сомнению, но, затем, разглядев свежие следы от клюки под ногами, поглубже вздохнул и твёрдым – каким только сумел – шагом направился вперёд.

Вынырнув через пару минут на смежную улочку, я трижды пожалел о своей затее. Ещё стоял день, но света здесь было немного. А ещё здесь отвратно смердело; смердело гарью, затхлостью, выпивкой, злобой и неприятностями, вот чем. По левую руку от меня угадывался притон, по правую – кабак, полный молодчиков, с какими я бы ни в жизнь не пожелал сталкиваться. За моей спиной кто-то в этот самый момент попал под горячую руку, а впереди и чуть левее в фасаде дома угадывался храм, хотя я готов был поклясться, что заведение это будет похуже всех прочих в округе, да ещё и вместе собранных.

Узнал, где именно располагаются поджилки, – до того сильно они затряслись.

И я, пожалуй, в тот же миг, как всё это увидел, опрометью бы бросился обратно, покуда б, отведя глаза от храма, не приметил бы всё того же старосту Пита, трижды будь он неладен за то, что завёл меня в такое гиблое место! И этот старик преспокойненько себе ковылял средь местных; никто не порывался ему навредить или преградить дорогу. Ну и – пропади оно всё пропадом! – я тогда решил, что раз у него получилось, то и у меня непременно получится. И никаких других здравых мыслей мне, увы, в голову не пришло.

Я посильнее запахнулся в плащ, расправил плечи, да грудь вперёд выкатил. Словно зверь, которому надобно казаться больше, и оттого он вздыбливает мех и грозно выгибает спину. А вот голову – напротив, я склонил ниже, дабы капюшон скрывал моё юношеское лицо. Всё остальное, понадеялся, довершит за меня дорогая одёжа; быть может, сойду за франта, который отчаянно ищет для себя новых развлечений, потому-то и прибыл сюда… М-да, меня послушать, так звучит смешно и нелепо, но именно так я и отправился вслед за стариком Питом, силясь шагать твёрже и уверенней. Словно хорошо знал, что делаю.

И тем не менее пальцы мои сотрясала мелкая дрожь, зубы стучали, а выпитый ранее квас вздумал проситься наружу. Чуточку смелости я для себя обрёл лишь в рукояти отцова ножа: взялся за него, не вынимая из-за пояса, да так и шёл с рукой, заведённой под плащом за спину. Хотя надеяться на него, если вдруг нагрянет беда, пожалуй, не стоило.

По крайней мере таиться мне было уже ни к чему. Улочка здесь одна, и народу на ней совсем немного; меж него не полавируешь, за спинами не попрячешься. К тому же и сам Пит, то ли успокоившись, то ли окончательно выбившись из сил, шёл ровно и больше на каждый шорох не оборачивался. Хотя уж лучше бы этот старик свою подозрительность оставил при себе, и тогда, быть может, я струхнул бы и отказался от своей затеи. Но, увы.

Пит шёл; я шёл за ним по пятам. С так полюбившейся мне охотой у этого действа осталось уже мало чего общего. На него, хромого, внимания не обращали вовсе; на меня поглядывал раз от разу, но и только-то. Лишь единожды здоровяк у магазинчика, фасад коего был запылён в самый мрак, рыкнул на меня вопросом: «Эй, ты, мож водочки?», – но прежде, чем я, струхнувший, успел поразмыслить над ответом, он уже безразлично пожал плечами, приняв за ответ само моё молчание. Повезло. Однако умом-то я понимал, что подобная удача изменчива, и лучше б мне поостеречься.

Вскоре мы покинули этот район, пристанище пропащих душ и негодяев, и мне уже оказалось не под силу понять, куда нас занесло. Не ведал я, что в Гринлаго ещё оставались подобные закутки: тёмные, забытые, пропитанные жизненными тяжбами и замогильным унынием. Места, в которых, казалось, не должно человеку обитать; да тут толком никого и не было! Пустующие, захламлённые улочки, смрад и морок, битые окна и заколоченные двери. Стоявшую в воздухе безнадёгу скорее получилось бы рассечь ножом. Можно смело предположить, что и солнце ежедневно торопилось к горизонту лишь за тем, чтобы не наблюдать этих трущоб дольше положенного. Вот по каким местам ныне мы ступали.