Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

У меня, признаться, аж зубы свело: они его пытали! Забыв про осторожность, я с замиранием сердца стал следить, что же случится дальше. Быть может, ещё обойдётся?..

Пит попробовал подняться, но лысый усадил его наместо. Словом, и кулаком.

– …попробуем ещё раз, – заговорил тот, другой, подступив ближе к окну. Так, чтобы староста Пит мог хорошо его видеть; а я – ещё и слышать. – Тебе была доверена важная вещица. С уговором, чтобы ты всегда держал её при себе, и вернул по первому требованию. Теперь объясни-ка: почему ты здесь, а сигиллы с тобой нет?

– Не тебе меня спрашивать, пёс! – огрызнулся староста так, будто кровь вовсе не текла по его лицу, а пальцы левой руки никто не ломал. – Я отвечаю не перед тобой.

– Теперь передо мной, – произнёс короткостриженый, и показал из-за пазухи что-то, что мне было никак не разглядеть. Но вот староста тут же умолк и вжался в кресло.

– П-почему… Почему было с-сразу не сказать?.. Зачем…

– Прости, старик. Я забыл, – тоном этим можно было резать. – И так, мой вопрос?

– В деревне! – выпалил староста, и мне показалось, что я слышал, как ногти его здоровой руки царапают деревянный поручень. – Сигилла в деревне!.. В моём доме. Оставил её там п… п-про запас! Да, именно, – в потайном месте!.. Никто не найдёт!

– Где именно?

– На чердаке! В дальнем углу, в сундуке. Закрыт на ключ, и вход на чердак – тоже!

«В дальнем углу, на чердаке, – повторил я про себя. – В доме старосты! Но ведь он тоже сгорел! Огонь там не пощадил даже половицы. Ничего не осталось!».

Лысый меж тем повернулся к подельнику; так, что я сумел разглядеть его лицо и ужаснуться, сколь много злобы оно таило. Слова: « Не врёт !», – он выплюнул аки кости.

Короткостриженый на них лишь скупо кивнул, и я даже опомниться не успел, как лысый выхватил небольшой стилет, по самую рукоять всадил его старосте Питу в живот, и вверх дёрнул – прямо к глотке, оставив тонкую, но быстро растущую полоску чернил через всю его грудь. Хватило и пары ударов сердца, чтобы тело несчастного превратилось в одну сплошную кляксу. Староста крякнул, начал заваливаться вперёд, но лысый толкнул его обратно в кресло, где тот и замер. Стилет тихонько звякнул об оковку ножен.

Изумление, а вместе с ним и весь ужас увиденного, впились в мои глаза когтями оголодалого воронья. Большая удача, что я загодя зажал себе рот, иначе б… кто знает?..

И здесь можно меня понять. Смерть я видел и прежде, но такую – ещё никогда!

В тот же миг – словно этого гнусного злодеяния было недостаточно? – некий шум раздался прямо за моей спиной. Едва приметный, но и оглушительный в одно и то же время! Обернулся я до того стремительно, что едва шею себе не свернул, вот только это оказалась самая обычная крыса: мерзавка опрокинула дюжины подвязанных черенков и серым призраком метнулась прочь. А взгляд только за её хвостом и поспевал.

Тем не менее, эта её выходка помогла мне если и не успокоиться, то уж хотя бы собраться. Я медленно выдохнул, взяв себя в руки, развернулся обратно к оконцу и…

Лицом к лицу столкнулся там с короткостриженым.

Вскрикнул, отпрянул и, оступившись, кубарем покатился прочь с козырька! Едва не поломался весь, а упав, не сразу понял, что приземлился аккурат на моток тех гнилых сетей. И тут же, в ужасе, назад пополз, прямо по грязной земле, не смея отвести взора от глаз этого негодяя! А тот просто на меня смотрел. Беззлобно в общем-то. И это ужасало.

– Эй, мальчишка, – приоткрыв окно, сказал он спокойно. – Иди-ка сюда. Не бойся .

Эти его слова мне словно чеканом по голове вдарили: ни ответить, ни продохнуть. Только и оставалось, что прочь отползать; и от него, и от проклятущего этого особняка, и от убиенного старосты, что внутри лежал. Ну а когда из оконца показался тот, лысый, чей лик злоба до самых краёв переполняла, у меня и вовсе все краски перед взором выцвели. Я вскочил на ноги и, не помня себя, помчал оттуда быстрее самого быстрого из ветров.

Никогда прежде ещё так не бегал – едва касаясь сапогами земли! До ближайшей развилки, что в сотни ярдах была, долетел всего за пару-тройку ударов сердца – притом, то ещё и бешено колотилось! Лишь у са́мого поворота позволил себе чуть замедлиться и оглянуться, ну а увидев, что оба мерзавца за мной погнались, – припустил во весь опор.

Бежал, как у нас это говориться, не щадя ни ног, не земли. Когда я впервые сюда шёл, старался ещё худо-бедно запоминать дорогу; сейчас же нёсся словно офонаревший хряк, не разбирая пути. А редкие прохожие только и успевали, что прочь шарахаться. Сам же я не соображал, что делаю и куда бегу. Не было у меня ни плана, ни цели. Душегубы прямо за спиной, а единственное спасение – работать ногами! Какие уж тут раздумья?

Очередная развилка – очередной выбор наугад! Инстинктивно, уповая на удачу, не успев даже в уме просить богов о снисхождении. Мать некогда учила меня дышать ровно и правильно во время бега, – сейчас же я, как последний дуралей, всё это позабыл. Глотал воздух безрассудно и жадно. Так, что тот мне аж глотку царапал. Поворот; прямо на углу собака на привязи залилась на меня лаем… и ошалела, когда я перемахнул прямо через неё! Хотя даже и сам я не понял, как умудрился!.. Ну а недруги всё никак не отставали.

И вот прямо за очередным проулком мелькнул наконец-то просвет. Узенький, всего в три локотка шириной. Но там – спасенье! Там виднелись люди. Там падал на землю свет.

Я бежал, не видя уже ничего вокруг себя; деля мир только на тёмное и светлое. Двадцать ярдов. Десять. Всего пять!.. Что-то яростно рвануло с моих плеч накидку, сбило с ритма, собственная нога зашла у меня за ногу, и вот: прямо посреди оживлённой улочки я вылетел, подобно пойманной на удилище рыбёшки. Головой вперёд.

Упал в полузасохшую грязь, проехался по ней, как плуг пропахав за собой борозду, и щекой врезался прямо в коновязный столбик. Да так, что аж звёзды из глаз посыпались! Благо, он в этот момент пустовал. Народ вокруг заохал и заахал, кто-то взялся причитать, кто-то посмеиваться. И нет бы помочь… Ну а пока у меня под черепом счётные камешки катались, я, всё за тот же столбик держась, кое-как поднялся и взялся осматриваться. Мне бы бежать, но покуда голова ходила кругом – я и пары шажков ступить не мог.

Наконец, перед взором у меня всё сложилось, и я углядел-таки тёмный проулок, из которого вылетел. И они – стояли там. Оба. Лысый, сжимая мою накидку в одной руке, и стилет – в другой, а короткостриженый позади него, держа дружка за плечо. Оба смотрели на меня, но на оживлённую улочку выходить отчего-то не решались. И хорошо, что так.

У меня от одного их взгляда печёнку сводило. Неровной походкой, покачиваясь и за больную щёку держась, я поспешил убраться оттуда, пока хуже не сделалось. Даже не подумал позвать на помощь или стражи доложиться. Нет, мысли были только об одном. Всё, что мне хотелось, это убраться как можно дальше, чтобы не видеть лиц этих двоих.