Анастасия Маслова - Midian

Единственное, что показалось ему противоречивым – то, что эти дома давным-давно оставили владельцы. Причина ему была неведома, но осиротевшие строения призрачно оглашало эхо некой войны. На смену еле уловимого туманного отголоска пришли звуки более явственные, такие как разноголосица шума, грохота и скрежета – песня любого густонаселённого города, пробивающаяся и через наушники. Издали он увидел свой основной ориентир – это шпиль высокого здания на обширной площади, мимо которой он проезжал вчера, минуя набережную. И он начал прокладывать маршрут по распутьям улиц с неизвестными ему названиями, по перекрёсткам, оглашённым гулом стоящих в пробках машин. Даниэль поражался увиденному вокруг, как очарованный странник. Зодчие смогли вдохнуть в камень невесомость и стремление ввысь, в самый купол неба; они поставили горгулий в стражи. У старого города была своя аура и пленительность.

Он запомнил, что вчера утром он пересекал мост через широкую реку, делящую город на два нетождественных мира. Та часть Мидиана, где он шагал на данный момент, была масштабнее и предназначалась, судя по всему, для зажиточных слоёв. В некоторых кварталах разрослись громады из бетона, стекла и железа. Они воспринимались Даниэлем как, своего рода, клетки. И люди вокруг казались ему загнанными, гонимыми и пленёнными нещадной суетой. Обычно он любил замечать интересные лица. Но в Мидиане всё стало иначе – эти люди слишком походили друг на друга, чтоб кто-то мог его увлечь. Он думал, что даже в руинах на самой отшибе города больше жизни. Ни бетонно-стеклянные казематы, ни всякий из толпы не располагали, своего рода, почвой для побегов ярко-розового шиповника или белых колокольчиков вьюнов. Здесь нет и тени весны, воскресения, будущих цветов. Замкнутый круг тщеты.

Между тем, дождь усилился. Пошёл ледяной ливень. Практичные и предусмотрительные горожане открыли зонты и убыстрили шаг, поспешили найти укрытие. А Даниэль шёл дальше и чувствовал, как хрустальные нити бегут по лицу, как обнимает холод, рождённый в недрах пепельного неба. Но продлилось это пару минут, ведь здравое нежелание слечь в болезни пересилило его легкомысленный романтизм.

Он заскочил в книжный магазин. Когда он подбирал нужный плейлист, то к нему подошла любезная девушка, которая выпалила на одном дыхании:

– Доброго дня! Если Вы за той самой книгой, то её нет! Завтра привезут целую партию! Можете сделать предзаказ!

– Спасибо… Я уж так… Даже не знаю, о чём Вы говорите, – пробормотал Даниэль. Считывая с его лица недоумение, она поперхнулась смешком и ушла за стеллажи.

Оставшееся расстояние он преодолел на метро. Последнее казалось ему пугающе бездонным. Даниэль заметил под высоким потолком зала беспокойно мелькающего воробья. Видимо, он залетел в переход, а потом уже оказался под бетонными сводами и слоем земли. Его щебет был заглушён гулом толпы и подъезжающими составами. «Как страшно! Птица без неба!» – подумалось Даниэлю. Он решил подойти к охраннику: «У вас там воробей…» Охранник, сипя, засмеялся: «Сейчас вызову спасателей, чтоб поймали и отпустили его, конечно! Или принесу стремянку!» Даниэль отлично понимал, какая последует унизительная реакция, но он хотел сделать хоть что-то, чтоб несчастного воробья вызволили. Он сел на скамью, ожидая, когда прибудет его состав. Рядом была женщина, уткнувшаяся в книгу и держащая на коленях девочку лет не более пяти, которая тоже заметила отчаянные метания птицы. Она обратила внимание на разговор между Даниэлем и охранником. Вскоре он почувствовал к своему плечу осторожное прикосновение и обернулся. Девочка сказала: «Не плачь. Ты очень хороший!»

Её мама, не отрываясь от чтения, встала с места, и они исчезли в толпе. Напоследок мелькнул только кроваво-багровый переплёт книги и взаимная улыбка ребенка. И Даниэль, действительно, в своей душе оплакивал тогда и эту обреченную птицу, и других птиц, и всех живых существ, людей, в конце концов, сокрушённых бедствиями, болью и безысходностью. И они всегда были самыми неприметными. И подавляющее большинство не хотело марать руки, даря хоть какую-то помощь этим страждущим.

Неужели небо и свет были не для всех, и кому-то суждено умереть под тяжестью камня? Но, так или иначе, Даниэль, заходя в вагон, ещё раз взглянул на птицу и мысленно пожелал ей: «Загадь им всё тут! Я верю в тебя».

…Сопереживание и терзание родились ещё в детстве и с тех пор не оставляли его. А всё началось с того, что бабочка непрерывно билась о стекло. Дани, который тогда еще гулял под стол пешком, это заметил и обратился к папе, который в похмелье лежал на диване в соседней комнате:

– Там у нас бабочка.

– И что?

– Я не достану её: высоко!

– Ещё чего? Отстань со своими причудами. Иди спать.

– Но я только недавно проснулся. Папа, бабочке плохо!..

– Батюшки, как дальше жить?! Ну, помучается и умрёт. И я умру. И ты.

– Бабочка умрёт! – и тут маленькому Дани так стало больно за обречённое создание, что он тихонько всхлипнул и тут уже собрался плакать, как получил нравоучительный подзатыльник от Торесена, ко всей обиде ещё и сказавшего, что его сын – девчонка и такая размазня, что фу. Только волос длинных не хватает.

Но сын мужественно построил странное и шаткое сооружение из стула, пуфа, табурета, нескольких больших книг и решил всё сделать сам, обделённый помощью. Когда бабочка с трудом попала в чашечки его ладоней, то он посмотрел вниз, на качающийся пол. И это было последнее, что он видел из своего положения. А потом все вокруг него бегали, Мартин ругался на весь дом. Увы, Дани не мог летать, как бабочка, поэтому приземлился, чудом ничего не сломав, и непроизвольно замотивировав дядю взять его жить к себе.

Крылатую виновницу торжества поймали и выпустили. Дани с тех пор катастрофически боялся высоты. Но его не перестало тянуть на подвиги.

Он тогда понял нечто важное. Во-первых, героическая попытка что-то изменить может обернуться себе в убыток. Во-вторых, нужно сооружать более прочные конструкции. В-третьих, подавляющей массе людей всё равно на «стёкла» и «бабочек». Последний вывод ярко демонстрировался толпой горожан. Даже в садах, обрамляющих дорогу у его родового особняка, было больше единства. Недвижные деревья создавали союз из ветвей, мудро молчали, пили одну и ту же воду, читали книгу сменяющихся непрерывно сезонов…

Люди в метро тоже читали, причём очень заинтересованно, но глазами стеклянными. В руках многие держали красные переплёты. Мимоходом Даниэль выхватил название на кричаще-ярком фоне обложки: «Изотерические основы и тайны мироздания. Андерс Вун». Как подсказывал культурный опыт, здесь не пахло ничем изотерическим, тайным и повествующим о мироздании. «Ну, конечно! Мода на запудренные мозги не пройдёт никогда!» – заключил он мысленно. Он чувствовал себя неуютно и чуждо в тесном вагоне, как во вражеском стане. Но единственное воспоминание о трогательной сцене с девочкой сглаживало впечатление от давящего окружения.