Анастасия Маслова - Midian

– Но это не твой дом, – резко выдал ему Даниэль.

– А чей, братец, это дом? Твой? Пришёл на метры и наследство? – он поднялся со стула, переполняясь яростью и негодованием. Даниэль ничего не отвечал. Тогда Синдри плеснул вином из своего бокала в его сторону, окатив обои. Скатерть через мгновение стала менее аккуратной: Синдри полез через стол к Даниэлю, а после было сложно разобрать, кто получил первым. Артур отошёл в угол комнаты и смотрел круглыми, по-детски напуганными глазами за тем, как ужин плавно перерастал в драку. Даниэль пытался всячески сдержать Синдри и увернуться. Но тот кричал: «Убирайся вон! Вали туда, откуда ты приехал! Про-о-очь!» В конце концов, он резко отступил и, заливаясь краской, ушёл, снова претенциозно хлопнув дверью. Видимо, это было в его стиле.

Даниэль так и не понял, что произошло, рукав на его майке был порван. Толком его так и не ударили. То, что было изысканным ужином и сервизом, лежало на полу или было разбросано на столе.

Артур взялся за пуговицу манжета, как-то виновато смотря на Даниэля. А тот проговорил, глядя на свои покрасневшие руки:

– Ну! Есть службы доставки еды.

Слишком давно кабинет Артура не был так хорошо освещен: Даниэль принёс несколько электрических ламп с чердака и один абажур, поскольку лучи заходящего солнца не проникали в эти окна. Хозяин даже не узнал этой комнаты. Никогда в его кабинете так не пахло горячей, только что привезённой едой. Даниэль был беспечен, словно не происходило того неприятного случая. Он открыл одну из коробок и произнёс с торжеством:

– Она такая вкусная, что просто закачаешься! Если что, корки не ешь (из-за зубов или ещё чего-нибудь возрастного), я сам потом съем.

– Прости, прости, прости меня! Вот этого я не ожидал! Синдри никогда себя так не вёл! – неожиданно вспыхнул раскаянием Артур.

– Боже! Так чего же ты терзаешься! Я потом поговорю с ним, как он приедет. Всё прекрасно! Давай-ка лучше пожрём!

– А я вот думал, что ты развернёшься и оставишь меня здесь. Как же я тебя люблю!

И он подошёл к Даниэлю и обнял его крепко. Старик говорил надтреснутым голосом:

– Ты не такой, как он хочет! И я верю в это. Как много мне ещё нужно рассказать тебе! Я отнюдь не вечен. И вот ты появляешься так неожиданно и даришь мне надежду… У меня же тайна есть. Я её для тебя берёг.

– М? – Даниэль мягко отстранился и серьёзно взглянул на него.

– Немного позже, сынок… Теперь угости своего скверного, непредусмотрительного старика! Нам нужна посуда…

И вдруг лицо Артура трагически побледнело. Дани воскликнул испуганно:

– Что с тобой?!

– Какой же сегодня фарфор разбился! И моя чашка была тоже из этого фамильного сервиза. Какая потеря! Старинный, памятный и дорогостоящий! Такой будет сложно найти в мою коллекцию, если только делать на заказ. Я бы любые деньги отдал! – сокрушался старик.

– И после этого ты удивляешься, что Синдри печётся о наследстве до озверения и безумства? Можешь меня сейчас прогнать и пиццу эту мне на голову надеть, но ты не слышишь себя со стороны, – произнёс Даниэль так ровно, как мог, но его захлёстывало.

Артур взял руками кусок и присел на софу, начав крайне печально и задумчиво его жевать. Дани, в конечном счете, не смог сдержаться, чтоб не высказать следующее:

– А вас заботит что-то кроме дома, состояния, старинного сервиза, знатности рода, денег? Вот этих вот всех почестей? А есть ещё мир. Неужели ты не знаешь, сколько везде горя? А может твои плошки стоят столько, сколько чья-то спасенная жизнь? Господин Артур, Ваше Превосходительство! Вашим внуком является ненормальный и сумасшедший, который, видя умирающего в подворотне котёнка без возможности его взять к себе, прекратит спать. Этот особняк для тебя самый настоящий склеп, потому что ты не замечаешь, как заживо начинаешь тлеть среди изящной утвари. Твой пример мерзкого и пренебрежительного отношения к Вильгельму и ему подобным показал и моему дорогому папе, и твоему приемнику, что есть вы, Велиары, и есть все остальные, которые так – ничто, проходимцы, ничтожества! Пыль под вашими ногами! И раз так, то я выбираю быть в числе последних. Потому что это честно!

Он перевёл дыхание. Артур сухо и тускло спросил:

– Как зовут слугу?

– Вильгельм.

Они побыли в тишине. И Даниэль думал, что зря высказался Артуру. Видимо, надо просто уезжать и не становиться источником разлада в этой семье с их укладом. Он ушёл в себя, крайне переживая за те слова, что вырвались из самого его существа. Он подошёл к окну и смотрел, как с востока ползёт ночь.

Артур произнёс горько:

– Всё бьётся вдребезги, как фарфор. Всё перемалывается в пыль. Этот особняк тоже станет развалинами. Тут будет тёмно-зеленый лес когда-нибудь. И я знаю, что уйду совсем скоро. Кажется, мне нечего терять. И я готов признать, что ничего не ощущаю сейчас, кроме позора и стыда за потерянные годы.

Даниэль обернулся и увидел сгорбленного худого старика – маленького и нелепого, немощного и жалкого. И произнёс решительно:

– Расскажи мне о своём секрете. Ведь ты приберег его именно для меня.

– Подойди-ка! – голос Артура дрожал, не подчиняясь ему.

И Даниэль приблизился. Господин показал своё запястье, отодвинув манжет кардигана, где через бледную и пергаментно сухую кожу проступали очертания голубых вен. Он прошептал:

– Вот. Видишь? Это самая драгоценная и позорная кровь, какая только может быть. Это скрижали. И я позволю тебе их прочесть. Пойдём, дружок…

Галерею с портретами Велиаров заливал пунцовый, звеняще ледяной закат. Они встали у винтовой лестницы, и Артур тихо и размеренно начал:

– Эту историю передал мне мой отец. Он прочёл её из дневников Седвига, которые обнаружил в нашей библиотеке. Седвиг – родоначальник Велиаров. Мой отец сжёг те записи, чтобы они не попали в чужие руки. Он поднимал архивы, документы, чтобы знать полную картину свершившегося. Я решил, что унесу правду о нас в могилу. Но вдруг появился ты.

Артур перевёл на Дани взгляд, исполненный пока ещё необъяснимых для него надежд. И старик поспешил продолжить, обстоятельно и энергично:

– Четыре столетия назад в этих краях было крошечное поселение. Люди жили просто и ясно. Каждый знал своё место, ремесло, предназначение. Никто даже не мыслил хулить небеса за долю просуществовать без великих свершений.

Седвиг с юных лет не хотел участи, как у местных. Он восхищался сказаниями о завоевателях, кровавых королях, могущественных полководцах. Он желал встать в один ряд с ними. Он жаждал быть великим. Его воротило всем нутром от единого предположения, что жизнь его пройдёт так, как и у всех остальных. И ляжет он после в каменистую землю, ничего не оставив, кроме потомков и возделанного поля.