Анастасия Маслова - Midian

Так он обнаружил в метро две примечательные вещи: улыбку ребёнка, что способна развеять ночь в самом глубоком подземелье, и творение Андерса Вуна, достойное самой тьмы подземелья.

Даниэль стоял на набережной лицом к главной площади или Штернпласс, как её называли. Он теперь на месте, на заветной земле, куда привёл его маяк – железное воинственно заострённое копьё шпиля, силившееся пронзить хрупкий, дымчатый небосвод. Шпиль же довершал облик некого здания: оно выглядело массивным, грубым и монументальным, а высота его равнялась приблизительно двадцатиэтажному дому. И весь остальной город был пажом перед образом всеобъемлющего титана на троне. Фасад украшали гранитные атланты, что дни держали на своих чудовищно могущих руках длинный балкон, а на лицах их было навсегда застывшее грозное напряжение. И обнаружилось ещё нечто примечательное: Даниэль заметил барельеф, украшающий фасад. Он расположился прямо над балконом и довольно хорошо просматривался, изображая символ в виде перевёрнутого правильного треугольника и вписанного в него опрокинутого полумесяца, чьи остроконечные рога выходили концами из основания фигуры. Дани впервые в жизни столкнулся с таким символом, что выглядел для него зловеще.

Седые привидения тумана ползли со стороны полноводной реки, её непроницаемых омутов, скользили из парков, окаймляющих Штернпласс. Они поднимались от влажной плитки, устилавшей площадь. Та имела рисунок, напоминающий звезду. Центр площади – её сердцевина. От неё исходили изогнутые саблеобразные лучи. Светило мутно-багрового, запекшегося цвета на блёкло-синем фоне у Дани ассоциировалось с существом из морских глубин, распростёршим чудовищные щупальца. И он пошёл к центру площади с серьёзным видом по ужасающей конечности спящего Ктулху или мифического Кракена, стараясь не заступить в воду. Люди его старались обходить. Он оказался на голове монстра, а после – направился по другой щупальце к одному из парков.

И он почти осилил, бесстрашно и победоносно, нелёгкий путь, не заступив в воду, как вдруг отвлекся, чтоб переключить песню, поднял глаза и приметил сквозь мелькающую заслонку толпы знакомый силуэт. Он побежал к тому человеку, встретить которого в Мидиане и не мечтал. А тот размашистым движением закидывал чехол с гитарой за спину. Надо признать, сейчас он выделялся из общей массы. Его волосы были не только выкрашены в ядовито-розовый цвет, ещё и поставлены ирокезом. Причёска и шипастая симметрия на нижней губе намекали на его принадлежность к некой субкультуре, но вся остальная одежда была обычного толка, без претензии на эпатаж. Лёгкие широкие штаны с расцветкой хаки более подходили для умеренного лета, чем для суровой осени, «боролись» со спортивной курткой, пестреющей невообразимыми абстрактными принтами.

Но Скольду было всё равно, что и с чем ему следует сочетать. Ему вообще по жизни было на многое всё равно.

Он думал сейчас лишь о том, как прибудет домой, повесит над зажжённой плитой промокшие носочки, заварит лапшу быстрого приготовления. Тишь. Уют. Красота. Он пошёл по краю площади и скоро услышал за своей спиной претенциозный тон: «Молодой человек, зачем вы голову в розовый покрасили? Вы что – наркоман? А пирсинг Вам не мешает?»

Скольда раздражали подобные вопросы. Он надеялся, что хотя бы в Мидиане никто не пристанет. Он решительно повернулся, чтоб, соорудив непоколебимо гордую физиономию, сказать очередному любопытному: «Нет, на меня просто упало ведро розовой краски». А вместо этого он с округлёнными глазами выпалил:

– Велиар?! Дани?!!

Даниэль стоял напротив и силился сдержать смех:

– Собственной персоной!

– Ты говоришь! Ты настоящий! А-а-а-а-а-а! – и Скольд кинулся то ли обнимать его, то ли сворачивать шею. Словно они не видели друг друга около тысячи лет и ознаменовали встречу громом возгласов и громкой радости. Люди холодно и свысока взирали на эту картину искренности.

…С набережной спускалась лестница на небольшой уступ, возвышающийся над водой. Скольд и Даниэль сидели, свесив ноги вниз. Впереди простиралась бледная пустыня реки. На противоположном берегу в надвигающейся темноте таяли очертания Мидиана, неприветливого и подслеповатого.

Друзья сидели и курили что-то дешевое и фруктовое, перед этим отужинав самым недорогим фастфудом-с.

– Хочешь составить мне компанию и тоже подработать? Будем трубадурами, – предложил Скольд, широко улыбаясь полными губами. Его простое доброе лицо внушало доверие. Взгляд тёмных глаз, достаточно близко расположенных к носу, был замечательно ярок и быстр, как и стремительная манера разговора.

– Подожди. Ты играешь на площади? – решил уточнить Даниэль.

– Хоть что-то. Мне некуда устраиваться!.. Ты здесь давно?

– Со вчерашнего дня.

– А мы с Иеном приехали в начале осени. Так сказать, хотели лучшей доли и творческого продвижения. Сам понимаешь, большой город, возможности!.. Но основная загвоздка заключается в мерзком слове из трёх букв. И это не то, о чём ты сейчас вот подумал.

– Тогда больше у меня нет вариантов!

– Это слово «Вун». Андерс Вун.

Даниэля осенило:

– Не его ли книга так популярна в Мидиане?

Скольд огляделся: нет ли кого. И он тихо поведал Даниэлю:

– В общем, я тебе сразу расскажу, что происходит здесь. То, что я сейчас делаю, приравнивается к преступлению против власти. Внимай и запоминай, дитя моё! Вот та часть мегаполиса, которая вся такая помпезная, предназначается не только для аристократии, успешных бизнесменов и прочего дерьма, но ещё и для поклонников Андерса Вуна и его книги. Казалось бы, всего-то книга с витиеватым названием. Но за ней стоит большее. Она – это только часть цепи. У них религия своя. Людей вербуют. Приводят на собрания, где им основательно промывают сознание. Они активно постигают содержание данного магнума опуса, чей автор и есть духовный лидер оного деструктивного кружка по интересам. Потом появляется у тебя особенный документ, что ты, преданный идеалам Господин N, ходил на сектантские собрания и постиг изотерические основы и тайны мироздания. Ты клянёшься соблюдать правила, которые тебе, идиоту, навязали. Ты – избранный, особенный, ты достоин хороших условий. И вот Господин N живёт припеваючи, а Скольд Дикс, который благоразумно отказался от их затей, теперь играет на площади. Маргинально. Романтично. Сначала думал, ну мало ли, очередные фанатики, пусть живут себе на здоровье, мне нет дела до их учений. За то им есть огромное дело до тех, кто не с ними. Деспотично таким, как я и ты, будут перекрывать кислород, чем бы мы ни хотели заниматься: снимать нормальное жильё где-то в этой черте города, устроиться на работу, имея потенциал, навыки и образование, записать какой-нибудь несчастный мини-альбом на местном лейбле. Ни-че-го! Мне самому предлагали на них работать. Звали на их собрания. Проходят они в этом огромном здании, в храме их. Причём лидер не требует от них взносов, подаяний, квадратных метров. Для него первостепенно, по всей видимости, другое.