Анастасия Маслова - Midian

Когда он убрал ладони, то никого не было. Мой герой заключил, что она незамедлительно скрылась где-то за бесчисленными памятниками. Но следы Даниэля были единственными на кладбище.

Когда он сел в машину, то заметил на заднем сидении подобранную несколько дней назад папку. Он с трудом вспомнил историю её обретения. Поскольку он не желал возвращаться в особняк, то решил, что пропажу нужно вернуть и заодно отвлечься. Но перед этим он взглянул внутрь. Рисунки его тут же потрясли, но не мрачностью, а талантом и душой, безостаточно проецированных на затертые альбомные листы. Уже тогда личность художника его заинтриговала. Он направился по адресу, где видел обезумевший его призрак.

В отличие от Даниэля, Кристиан де Снор отчётливо и в мельчайших деталях запомнил, как на Штернпласс перед ним возникла Королева. В его воспалённой памяти даже запечатлелось, как карандаш, который ослабленно держали его пальцы, выпал и скатился на нижнюю ступень. Это вывело его из застывшей отчуждённости, он поднял глаза. И тогда перед ним и возникла она. Она плыла в толпе, что расступалась перед её величественным шествием. Кристиан видел всё: как холодна и безупречна она была сначала, как остановилась возле ступеней, замерев. Как что-то безжалостно острое поразило черты её лица. Как она резко ушла. Он хотел её догнать, но не смог: она села в машину и её мгновенно увезли. В тот момент Де Снора обуял дух страха, чуда и неверия в происходящее. Ослеплённый, сбитый с толку, он искал укрытия. И он решил вернуться в свою съёмную квартиру, но перед самим подъездом чуть не угораздил под колёса какого-то чёрного джипа.

С того дня его терзала навязчивая мысль, что из него выйдет неплохой резидент жёлтого дома, если его меланхолия, разлад с собой не прекратят его пожирать изнутри. Он совершенно одинок в новом огромном городе, где не с кем обговорить свои проблемы и разрешить вопросы. Что же произошло? Безумен ли он? Была ли она в самом деле?

Кристиан сначала нашёл убежище в стенах квартиры, потом и там стало необъяснимо жутко. Нет, он не боялся своей Королевы. Он бесконтрольно боялся себя. Это, пожалуй, единственное, чем он занимался в последнее время. Хотя он ещё забыл о том, что такое еда, времена суток, даже времена года. Но он не разучился держать мундштук. Он не потерял способности разрушать себя. И громадная безысходность с каждым часом всё дальше уносила его на когтистых кожистых крыльях.

А для Мари Флоренц его поведение сочлось за удовлетворительное и даже похвальное. Она думала, что ей повезло с постояльцем: ведёт себя тихо (даже очень), друзей не приводит, никто не ходит к нему, а то молодёжь та ещё, устроит балаган. Мари была довольна, что Кристиан не доставляет ей хлопот.

Его прилежное поведение она обдумывала и сейчас, когда вышла из подъезда, вдохнула свежий воздух, в котором реял снег. Одновременно с хрустом льда под каблуком она услышала голос, обращавшийся к ней. Она встрепенулась и нацелила острый взгляд на заговорившего с ней. Даниэль произнёс, убирая со лба небрежную смоляную прядь:

– Здравствуйте. Я прошу прощения, но я ищу кое-кого. Он должен жить в этом доме. Он художник. Вот папку с набросками он потерял. И заказ портрета хотелось бы сделать… Не знаете ли, он здесь?

Мари ответила с нотой недоверчивости:

– Я поняла, о ком Вы говорите. Поднимайтесь на второй этаж, дверь сразу же направо.

Дани её поблагодарил и вошёл внутрь. У Мари имелась пара секунд, чтоб проводить его оценивающе внимательным и строгим оком и предположить, что он по длине волос и внешнему виду принадлежит к «опасному народцу» из «Лимба». Но сколь он эффектен! Опасно эффектен! Она бы не хотела, чтоб такой юноша стал предметом воздыхания Адели.

Кристиан лежал на полу в позе эмбриона – в положении зародыша в воспалённой матке своей жизни. Напротив стояла пепельница с плотной щетиной сигаретных фильтров. Занавески задёрнуты. Они чуть вздымаются от заблудшего с речных просторов ветра. На низкой тумбе стоит пыльный старомодный телевизор, на выпуклом экране которого язвит слух и глаза серая, колкая рябь. Стрелки на часах недвижны и отсчитывают безвременье. Кристиан еле держался за пуповину своего существования.

Но у входной двери послышались скорые шаги, а затем неизвестный гость несколько раз энергично постучался, что неожиданностью своей вырвало художника из плена апатии.

Он открыл дверь. На лестничной площадке разлит тающий дневной свет, от которого он зажмурился после темноты, но внимание тут же приковало другое свечение оттенка яркого и по-морскому прозрачного аквамарина. Даниэль пытался смотреть прямо и спокойно, но некая моральная измученность отражалась во взгляде. Он с сухой серьёзностью произнёс:

– Да, это Вы. Приветствую. Три… четыре дня назад я чуть Вас не сбил на машине. Не запомнили? Вы обронили вот это.

И он протянул папку. Кристиан стоял, теребя ворот растянутого и никуда не годного свитера в чёрную и белую полоску, прислонившись тяжёлым фарфоровым лбом к дверному косяку. Так он пробыл чуть времени, но потом еле слышно и хрипло произнёс, забрав из беспокойных рук Даниэля потерянное:

– Совершенно про них забыл. Про эскизы…

– Удивительно, что вы могли забыть. Я как будто Бодлера перечитал, когда пролистал Ваши работы. Относитесь к своему творчеству более бережно и не прыгайте мне под колёса… Прощайте.

Вдруг Кристиан выпрямился, как по струне. Неужели незнакомец увидел главную нить его вдохновения? Неужели он может его понять? Кристиан оживился и сказал со странной полуулыбкой:

– Не уходите! Откуда Вы знаете?

Пауза.

– О чём? – переспросил Даниэль осторожно.

– О Бодлере!

– Ну… Как бы… Не знаю! Не знаю, – вскинул плечами Даниэль с некоторой нервозностью. Де Снор собрал волю и смелость в кулак, и решительно произнёс:

– Вы сильно спешите?! Поговорите со мной. Пожалуйста. Не оставляйте меня. Просто пару слов! Просто пару минут Вашего присутствия!..

Тут он осёкся, точно свершил ошибку, отрицательно покачал головой своим мыслям и несчастно рассмеялся:

– А!.. Не слушайте. Спасибо за то, что Вы вернули мне папку. Я не смею Вас задерживать.

Даниэля озадачило происходящее. Незнакомый человек призывает его остаться, умоляет его выслушать. Однажды Дани видел похожее состояние у постороннего: те же глаза, та же обречённость. Только это была девочка-подросток, сидящая на автобусной остановке. Он хотел подойти и спросить у неё, что стряслось, но миновал. А на следующий день все узнали, что она бросилась под машину и погибла. Да, если бы хоть кто-то поговорил с ней, то, возможно, такого бы не произошло. Даниэль не хотел снова повторять тяжкий грех бездействия.