Седьмой - Ключ

Коля хотел было возразить, что никаких встреч у него, случайного гостя, в этом месте не назначено и назначено быть не может, но в ту же секунду вспомнил, что, действительно, встреча давно назначена и он о ней знал всегда, но вот с кем и по какому вопросу…

Девушка выждала несколько мгновений, как будто давая Коле возможность уточнить заказ, еще раз с улыбкой кивнула и деловым шагом направилась к хромированной стене в глубине зала. Слева там были сделаны распашные двери – видимо, на кухню; а справа прорезано приемное окно для грязной посуды. Девушка толкнула двери и быстро повернула за ряды металлических стеллажей, мелькнувших в открывшемся проеме. Створки еще качались, когда она показалась с полным подносом; ловко провернулась в замирающих дверях и устремилась в зал. Коля был уверен, что это чужой заказ, но девушка направлялась именно к нему: сверкающий графин с вишневым компотом (несколько ягод на дне, пару листков свежей мяты на поверхности), тарелка с разноцветной окрошкой и горшочек с полупрозрачными розовыми пельменями в облачке пара.

– Во дают..! – присвистнул Коля, принимая тарелки. – Как это у вас повара наловчились?

– Всё для вашего комфорта и удовольствия, – улыбнулась девушка, наливая в Колин бокал из графина. Она незаметно переложила салфетку со стола к нему на колени и тихо отступила назад.

Коля немедленно принялся за еду. Она была легкая, очень вкусная и быстро насыщала. Но не желудок, а память. И память не в голове, а в груди, там, где душа. И чем дальше Коля вспоминал, тем больше слоев тонкой печальной вуали ложилось на его недавнее веселье. Пытаясь вернуть легкомысленный настрой, он поднял глаза на соседок напротив. Они обе ответили такими же мягкими улыбками, что и прежде, но балагурить и развивать отношения Коле больше почему-то не хотелось.

Он осмотрелся и только теперь заметил, что все стены столовой завешаны книжными полками. На нижних стояли романы Федора Достоевского всех возможных изданий, на средних – сочинения неизвестного Коле Виктора Пелевина в твердых ламинированных обложках. Под самым потолком расположились некие В. Набоков и М. Агеев. Наверное, это были современные писатели, потому что в Колином детстве в школе их не изучали. На нескольких полках лежали шнурованные стопки листов без обложки, очень старые на вид. «Должно быть, подшивка журнала «Крокодил», – почему-то сверкнуло в Колиной голове, но проверять он не стал. Ему вообще всё меньше хотелось думать и вертеть головой.

Коля обернулся назад и встретился с внимательным и спокойным взглядом девушки-администратора. Она стояла совсем близко, но обычного женского запаха Коля не почувствовал. Девушка вообще ничем не пахла, даже едой, которую разносила. Когда Коля осознал этот факт, он встал без единого слова. Привычное перешучивание с сотрапезниками показалось ему вдруг неуместным: было ясно, что больше они никогда не встретятся. Коля даже не был уверен, сидели ли они вообще только что все вместе за одним столом.

Эта мысль была настолько странной, что Коле захотелось уйти как можно быстрее. Не оглядываясь, он прошел вслед за девушкой-администратором в другой конец столовой, где за углом их встретили раскрытые двери лифта. В кабине Коля принялся разглядывать свою спутницу и обнаружил необычный феномен: пока он смотрел на девушку, ее черты были понятны и узнаваемы, но стоило хотя бы на мгновение отвести взгляд или даже моргнуть, ее образ полностью стирался из памяти. Настолько полностью, что даже в том, что он только что видел именно девушку, уверенности не оставалось. Коля проверил несколько раз, и первоначальное открытие подтвердилось: с того момента, как они покинули столовую, девушка как совокупность черт, подлежащих описанию, существовала только то время, пока Колин взгляд оставался на ней. Но едва он переставал ее видеть, она исчезала не только из поля его зрения, но и из памяти.

Коля только начал обдумывать свое открытие, как лифт остановился, и они вышли в холл. Лифтовая шахта помещалась в трубе из толстого стекла; этажи здания были нанизаны на нее, как бетонные диски на гигантский пустой стакан. Трубу наполнял яркий дневной свет, чей источник был совершенно непонятен и даже невозможен: от уровня, где находились Коля и его провожатая, в обе стороны расходились покуда видел глаз такие же закольцованные этажи-коридоры без единого окна. Вдоль стены на равном расстоянии друг от друга стояли серебристые двери с табличками. Из-за этих табличек Коля сперва решил, что оказался в отеле-небоскребе, но вскоре заметил, что, хотя номер на каждой двери начинается с цифры «7», ее продолжает совершенно немыслимый для отелей набор букв, чисел и даже символов. Девушка дошла до той, где стояло «7О75ЗинЦос», отворила ее – и сделала шаг в сторону, освобождая проход.

За дверью оказалась просторная квадратная комната. Стена напротив была одним большим окном, в котором сияло однотонное молочное пространство. «Небо?» – неуверенно подумал Коля. В центре комнаты стояла металлическая ванна на ножках, до краев наполненная чистейшей водой. Пол покрывал ковер с длинным ворсом. Обе стены были обиты гладкой тканью густого вишневого цвета: левая была пустая, а на правой висело множество картин, большинство размером не больше ладони. Изображение на каждой картине было поделено горизонтальной чертой на две половины, и поэтому казалось, что по стене расклеили колоду игральных карт.

Коля сделал пару шагов и обернулся. Девушка-администратор осталась за порогом. Игра света превратила ее силуэт в черный контур, какой вырезают из картона уличные художники. Взглянув на нее, Коля вдруг почувствовал, как мало осталось у него памяти о человеческих предметах и словах. Он встал напротив картинок-карт и принялся поспешно рассматривать их, пытаясь ухватить в оставшиеся мгновения как можно больше деталей. Почему-то он был уверен, что сейчас это самое важное.

Но оказалось, что на каждой картинке нарисована какая-то чепуха, так что и запоминать особо нечего. Например, в верхней половине – обычный комар (акварелью, на манер энциклопедий XIX века), а в нижней – рыбак на берегу реки ранним утром; на разделительной черте значилось: «culex pipiens – мальчишка-комаришка». Или мышь в профиль (тоже акварелью), черный квадрат с воткнутым в него ножом, а между ними лента со словами «mus musculus – мышка-матюковка». На некоторых картинках в верхней половине были изображены и вовсе неодушевленные предметы: велосипед с красной рамой, пачка сигарет, ржавая бочка, ларек с надписью «Спортлото», а в нижней, соответственно, – сбегающая с лесного холма проселочная дорога, половина мужского лица с выцветшими рыжеватыми усами, морковная грядка и ночная улица в ниточке фонарей. А разделительные надписи были такие: «велосипед», «курево», «колтун», «ручник».