Eвгения Монастырская - Ургол

Баронесса сделала несколько огромных отчаянных прыжков, пролетев прямо под носом у ежа и, наконец, обогнула дуб. Она смотрела на свое спящее лицо, пытаясь почувствовать энергию. Но не ощущала ничего, кроме колотящегося сердца и мелкой дрожи желеобразного тельца. Услышала позади хруст, это еж напал на жука и сейчас перемалывал жесткий хитон острыми зубами. Она заставила себя сосредоточиться. Внутри затеплилась еле уловимая энергия. Между тем, хруст прекратился, снова послышался топот. Стараясь не обращать внимание на приближающегося врага, она бережно поднимала горячий шарик из груди вверх. Топот и сопение уже оглушали. В метре появилась голова ежа, к его нижней губе прилипло коричневое крылышко только что съеденного насекомого. Приоткрыв рот, он облизнул длинным розовым языком черный нос. В этот момент в голове Мариголь, набирая силу, начал пульсировать раскаленный шарик. Еж уже навис над ней, гремя иглами, и широко разинул пасть. Не было времени думать, готова ли она. Из последних сил метнула сознание прочь.

Послышался отвратительный хруст, челюсти ежа расплющили голову несчастной амфибии. Девушка дрожа, открыла глаза, с облегчением понимая, что хруст она слышит уже со стороны, находясь в своем теле. Шевельнула затекшей ногой. И ежик, подпрыгнув от неожиданности, бросив недоеденное, еще дергающееся тельце, сопя, скрылся в кустарнике.

– Что же это такое… – прошептала дрожащими губами, – первый опыт и чуть не погибла.

Она еще посидела какое-то время, приходя в себя, поглаживая рукой шершавую кору дуба. В кроне щебетали птицы. Опираясь о ствол, с трудом поднялась. Наклонилась к растерзанному трупику лягушки. Головы не было, из надорванного брюшка вывалились бледно-желтые внутренности.

– Прости… я не хотела, – Мариголь бережно прикрыла останки большим листом лопуха, и прошептала слова, которые говорили в ее мире над павшими животными, – плыви туда, где твои луга, плыви туда, где твои леса. Там обретешь навек ты покой и волю.

Она устало плелась по тропинке. Было жаль ни в чем не повинную лягушку. Мариголь знала, когда сознание человека находится в теле животного, мозг животного засыпает. А когда разум человека покидает животное, оно просыпается и живет дальше.

– Я оказалась убийцей, – корила она себя, – у меня нет наставника… до всего приходится доходить самой. Но совершить такую оплошность… не предугадать таких последствий…

Подавленная, разбитая, с красными заплаканными глазами, она, наконец, возвратилась к землянке.

– Да на тебе лица нет! – охнула Люсек, мешая густое пахучее варево в котелке, – где пропадала, что стряслось?

«Была чуть не съедена ежом!» – хотелось брякнуть Мариголь. Но пожав плечами, сославшись на усталость, прошла в земляной домик и свернулась калачиком в дальнем углу.

Нужно было многое обдумать. Стоит ли продолжать опыты? Какую ошибку она совершила, оказавшись замурованной в Мире Мглы? Хорошо, ее вышвырнули оттуда, очевидно опознав чужака. Но… в другой раз могут не отпустить.

Евгения тряслась в электричке, созерцая проносящийся пейзаж за мутным окном. Сентябрь сбрызнул золотом листву деревьев. Тяжелые низкие облака, будто сонные мухи, медленно ползли, задевая брюхом горизонт, словно желая припасть к земле. Она ехала на дачу, желая скрыться от города, впитать последние ускользающие остатки тепла. Побыть одной, в конце концов. В рюкзаке лежал ноутбук. На свежем воздухе в тишине и покое, она надеялась продолжить работу над романом. Главное – не думать о Саше. Они оба молчали, казалось, отделенные друга от друга сотнями световых лет.

Пусть все течет, как течет, думала Евгения, и тут же досадливо морщилась – если он решил прекратить отношения, или нашел другую, мог бы поставить меня в известность. Но злости не было. Лишь усталость. Отношения выпотрошили ее. Через месяц, другой, возможно, они встретятся. Она увидит совершенно чужого человека, и ничего не дрогнет внутри, ничего.

И лишь спустя какое-то время зашевелятся кусочки – осколки нежности, воспоминаний… как после каждого ушедшего, некогда любимого человека. Обречена жить с этим всю жизнь.

Она уже подумывала начать новые отношения, выбрать кого-нибудь на сайте знакомств. Перетасовать содержание виртуального сундучка с тысячей заводных балаганных человечков, найдя того, которому можно прошептать это волшебное, сводящее с ума слово: «Единственный!» Но прошло слишком мало времени, – Саша жил у нее в голове, бродил внутри черепа, бормотал что-то невнятное. Иногда она вела с ним длинные мысленные диалоги. Скоро он отползет в сторону, свернется калачиком в свободном уголке ее памяти, его образ начнет тускнеть, меркнуть… Главное не смотреть фотографии в ноутбуке, не читать его письма, не слушать музыку, которую они слушали вместе. Не вызывать призраков. Тогда ампутация пройдет успешно.

А сколько она протянет со своей новой любовью, если таковая случиться? Год, два? А потом наблюдать, – в который раз! – охлаждение чувств, непонимание, слышать упреки, чуять крадущийся холодок. И, наконец, с удивлением обнаружить – человек, который казалось, разделял твои вкусы, взгляды, бережно нес твое сердце в ладонях, и, отражаясь в твоих глазах, с восторгом растворялся в глубинах твоего существа, вдруг аккуратно снимает маску – закончился карнавал – и предстает в своем подлинном незнакомом отталкивающем облике. Чужак.

Пусть так, думала Евгения, но за этот желанный мираж, пьянящий дурман, сладкий морок, за недолговечную иллюзию единения с другим человеческим существом, она готова платить такую цену. Пусть так.

Дача встретила запахом прелой листвы, яблоками под ногами, сонным жужжанием насекомых, чующих скорые холода. Нетопленный дом дохнул сыростью склепа. И тишиной.

Включила в комнате масляный обогреватель, обошла небольшой участок. Из цветов еще стойко держались золотые шары и астры.

День был теплый, она поставила шезлонг под старую яблоню, склонившую ветви над покосившимся крыльцом и включила ноутбук. Со смешанным чувством страха и любопытства открыла роман. Перечитала последние страницы.

Пробежалась пальцами по клавиатуре. Стерла. Опять не то! Все не то! Не так она чувствует, не так представляет. Евгения досадливо поморщилась. День клонился к вечеру. Ветер утих. Помаргивая, она напряженно вглядывалась в строки. Ее сморил свежий воздух, и не заметно для себя, она задремала.

Ей снилась она сидит перед монитором и вдохновенно печатает, мысли теснятся в голове, бурлят, щедрым потоком изливаясь на светящийся лист. Она будто гончая взяла след и теперь не отпустит, не свернет. Один лист сменяет другой, роман растет, пухнет, дышит…