Ян Кириллов - Границы памяти

– Фредди, Фредди, спокойно.

Вернулся из туалета Генрих. Берроу отвлёкся и пришёл в себя.

После еды, да ещё и с обилием не самой лёгкой для усвоения информации, Фреда потянуло в сон. Дальше он ехал на заднем сиденье. Марк же пересел вперёд. Цивилизация перестала напоминать о себе уже к полудню. Кончилось Трансканадское шоссе, и машина съехала на грунтовую дорогу. Когда показались первые звёзды, серебристый «Опель» остановился посреди хвойного леса.

Генрих вышел, размял ноги и захлопнул дверь. Фред проснулся, потянулся и протёр глаза.

– Где мы?

– Пойдём, – Марк помог ему выйти.

Генрих надел чёрную бейсболку, надвинул её на глаза, сошёл с обочины и начал спускаться со склона прямиком в дикую чащу. За ним это сделали остальные двое.

– Холодновато здесь, – поёжился Фред.

– Поторопимся.

Жёсткие кусты, острые неровные валуны и мягкая грязь мешали идти. В сумерках невозможно было разглядеть, что находится в десятке шагов, и даже фонарик Генриха едва помогал. Дошли до оврага. Марк остановился и оперся спиной о сосну. Фред уселся под деревом, а Генрих встал перед оврагом. Он посмотрел в небо, прищурившись, будто рассматривая что-то очень далёкое.

Марк закрыл глаза. Положил пальцы себе на виски. Чуть запрокинул голову. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Прошло полминуты. Генрих старался не шевелиться. Марк открыл глаза и произнёс:

– Гвоздь рыба семь.

Снова закрыл. Его губы едва заметно шевелились. Через две минуты, он облегченно выдохнул.

– Нам повезло. Артэум откроет Тоннель на дороге, четыреста метров к северу.

– Отлично, – Генрих запрокинул голову и широко улыбнулся.

– Ну, что ж! Идём?

– Быстрее.

Обратный путь через заросли дался куда легче. Берроу нацеплял веток, опытный Генрих почти не потрепал одежду, а Марк даже не запачкался.

– Бегом-бегом! Тоннель на пять минут.

– Твою… – Генрих буквально прыгнул за руль. – Поторопитесь, оба! – он нервно барабанил пальцами по рулю, пока Фред и Марк не сели.

Автомобиль разогнался. Генрих со всей силы вдавил педаль, вцепившись намертво в руль. Он делал это не в первый раз, но от осознания того, что он делает, дрожали ноги, а пальцы потели.

Впереди показался бледный закат. Тонкой оранжевой линией он окрасил самое основание неба. Чтобы вмиг раствориться. Всё исчезло. Распалось на мелкие-мелкие белые точки. Писк в ушах. Кровь из носа. Звуки на несколько мгновений исчезли. В белой немой пустоте, появился первый звук. Это было похоже на журчание воды. Белизна рассеялась, обретя форму жёлтого диска. Солнце. Вокруг – голубое небо. Под ним – трава и лес. Другой, совсем другой, с огромными листьями и длинными ветвями, что тянулись вверх, причудливо извиваясь.

Бах! И автомобиль тряхнуло. Берроу сглотнул, и звуки появились вновь. С ними оформились очертания салона, Марка и Генриха. Оба разговаривали, спокойно и непринуждённо.

– Самое сложно позади, – сказал водитель. – Теперь только добраться до города.

Ветви, дикие, словно осмелевшие, тянулись над дорогой и «нагло» били по стеклу. Казалось бы, в этих необузданных джунглях нет места ровной трассе, однако трасса здесь была. Если это можно назвать трассой, конечно: серая, ровная и прямая, никаких опознавательных знаков, никакой разметки. Она даже звучала по-другому под колёсами автомобиля. Нет, это точно был не канадский лес. И не канадская дорога.

Будто мальчишка, Берроу прижался лицом к стеклу и открыл рот. Полюбоваться было на что: растения, окружавшие путь, не были знакомы Фреду ни по школьным учебникам, ни по каналу «Дискавери». Что-то общее в них было с бамбуком, но по форме они больше напоминали то ли пальмы, то ли гигантские лопухи, раскинувшие свои тенистые листья, что медленно «кивали» на ветру.

Под сенью этих гигантов нашли себе место десятки и сотни видов незнакомой флоры. Где-то попадался вездесущий папоротник, но где-то мог из-за кустов промелькнуть загадочный плод с яркими жёлтыми и красными полосами, а иногда и белый в чёрную крапинку. К облегчению и немалой радости Берроу, некоторые дикие плоды очень походили на апельсины и киви. Много раз попадались цветы, ужасно напоминавшие губы. Когда лес сгустился, папоротник почти исчез, а вот жёлто-красный плод начал появляться чаще.

Лес неожиданно оборвался. Открылась просторная зелёная равнина. Трава была, чем дальше от дороги, тем выше, а вдали, где начинались холмы, она наверняка могла бы скрыть человека на лошади. Именно такое впечатление складывалось оттого, что трава колыхалась даже от слабых дуновений ветра. Холмы были огромны и плавны, словно вытесанные рукой мастера, и напоминали очертания женского тела. Там, за холмами, в низинах, изредка мелькали сверкающие на солнце голубые озёра, даже отсюда казавшиеся невероятно холодными и глубокими. Изредка, на холмах, причём только на самых больших, можно было заметить маленькие белые или жёлтые домики.

Фред не мог оторваться. Всё это выглядело как сон сумасшедшего. Ведь, как известно, только сумасшедшие или мечтатели видят цветные сны. Вот только ощущалось это всё настолько реальным, настолько живым, что на сон больше походила его прежняя жизнь, а не те холмы, не та трава, и даже не те полосатые фрукты. Фред чувствовал, что родился. Даже не заново. Впервые. На уровне каждой клетки он ощущал в себе перемену. Другой, новый Фред, просился наружу, пытался просочиться слезами и достучаться сердцем. Он ощущал на себе, как до сих пор был жалок и непростительно жесток к окружавшим его людям. Казалось, он не заслуживает всей этой красоты, этой новой жизни.

– Открой окно! – радостно и многообещающе воскликнул Марк.

Фред так и сделал. То, что он испытал при этом, стоило бы сравнить с первым полётом. Свежий, холодный, сочный и «дерзкий» ветер ворвался в салон и растормошил застоявшийся воздух. Словно любопытные, потоки ветра прощупывали каждую клетку его кожи и каждый изгиб лица. Этот ветер приносил издалека новый и, в то же время, интуитивно знакомый каждому запах мокрой свежескошенной травы. В ней, в этой траве, ещё сохранилась какая-то древняя народная песня, аромат лугов, не изведавших пестицидов. Этот ветер нёс по миру и песню, и эту траву, и само счастье.

Воздух обрёл приятный горьковато-сладкий привкус, тонкий, едва-едва уловимый. Хотелось закупорить его в баночку и доставать, когда захочется. Но привкус быстро исчез, оставив о себе лишь воспоминания. Небо, между тем, обрело мягкий сиреневый оттенок. Над холмами, у самого горизонта, он уже был ярче и приближался к уверенному фиолетовому. Сама же трава, когда на небо нашли тучи, стала зелёной со слабым оттенком серо-голубого.

Знакомый для уха раскат грома и мелкий моросящий дождь по крыше. Хоть что-то здесь такое же, как и в Джейн энд Финч. Окно закрывать не хотелось. Напротив, открыть пошире, и более того, открыть люк, о чём Фред попросил Генриха. Тот отказался, так как не хотел мочить салон.