Ян Кириллов - Границы памяти

– Ну, что, Марк? Я ведь так и не узнал, что у тебя за работа. Кто ты? Зачем я тебе? И ещё, – Фреда передёрнуло. На миг, сознание вышвырнуло его из ресторана в сегодняшнее утро. – Нож.

– Держи.

– Нет, я не про то. Когда я хотел тебя пырнуть.

– А, ты об этом, – Марк вытер губы салфеткой. Ему не хотелось долго объяснять и он продемонстрировал.

Лёгкие движения пальцами над столом. Вилка для салата поднялась и зависла в воздухе. Слегка покачиваясь, она висела около минуты, пока Марк наслаждался пищей, а потом резко упала.

– Да ладно. Будто я в это поверю. Магниты, или что-то типа того. А с пепельницей так сможешь?

– Господи, Берроу, дай поесть.

– Я смотрел фильм – «Ангел-А». Там тёлка провернула трюк с пепельницей.

– Я не смотрел.

– Можешь передвинуть стакан силой мысли?

– Могу, но зачем? Можно же просто взять рукой и переставить, куда тебе нужно. Берроу, эти трюки действуют только на детей. Я не люблю это баловство.

– Тогда зачем тебе такая способность?

– Что ты пытался сделать сегодня утром?

– Ах, ну да, – Фред посерьёзнел и замолчал, чувствуя себя виноватым. Редкое, давно забытое, чувство теперь отвратительно кололо в груди. Интуиция подсказывала, что оно теперь будет преследовать его постоянно.

Послышался запах крольчатины в винном соусе. Фред заметил, как официант вносит крольчатину в зал. Видимо, аромат каждого подаваемого блюда специально транслировали с помощью генераторов запаха по всему ресторану.

– Интересная тут система.

– Ещё бы.

– Не злишься, что я… ну, это. Ножом тебя хотел пырнуть?

– Меня каждый день кто-нибудь да пытается убить.

– Вот это мне нравится, – ухмыльнулся он и, в то же время, ужаснулся. – Ты – шпион?

– Дай поесть.

Несколько минут оба наслаждались пищей, ничего не говоря.

– Скоро я расскажу тебе, зачем я здесь, – начал Марк. – Кто я на самом деле. Кто ты. Зачем ты мне нужен. Твоя жизнь скоро изменится, Фред Уолтер Берроу. Я не знаю, в лучшую или в худшую сторону. Зависит от тебя. Скоро ты узнаешь кое-что важное. О себе. О мире. О своём прошлом. Поверь, твоё прошлое куда богаче, чем ты себе представляешь.

– Ты знаешь про магазин?

– Речь не о… ну, ладно. Я знаю про магазин.

– И что никакого нитроглицерина не было?

– То есть, как? – настала очередь Марка смутиться. – В протоколе написали про нитроглицерин. А его происхождение…

– Не было никакого нитроглицерина! Я внушил им иллюзию. И копам тоже. Они полчаса снимали с меня воздух. Раньше я это умел. После психушки, – он развёл руками, – всё пропало.

Марк опустил глаза и задумчиво побарабанил по столу.

– Ты меня поражаешь, Берроу. Чем больше я тебя узнаю, тем сильнее.

По залу прошёлся сладкий, с кисловатым оттенком, запах лимонного мороженого с вишней.

– Можем заказать десерт, если желаешь.

– Нет. К чёрту десерт! Пошли.

– Генрих всегда опаздывает, так что можем ещё посидеть. Генрих – это мой помощник. Думаю, вы поладите.

Принесли счёт. Марк расплатился.

– Не хочешь покурить?

– Я хочу свалить из этой страны.

– Тогда тебе это понравится, – сказал Марк и достал из внутреннего кармана плаща фотографию.

Равнодушно взяв фото, Фредди посмотрел на него с лёгкой ухмылкой. Увидев то, что было на фотографии, он забыл, как дышать. Ухмылка растворилась, лицо окаменело. Пальцы свободной руки непроизвольно сжались в кулак, а зрачки расширились. Рот открылся. Фред почувствовал себя рыбой на суше.

– Откуда это у тебя? – прохрипел Берроу, не глядя на Марка. – Я ни с кем не делился этим видением, никогда не рисовал. Это невозможно!

Он порвал фото на четыре части, но, внезапно остановившись, собрал кусочки и, дрожащей рукой, прижал их к сердцу. Сложив их на столе, он ещё раз посмотрел на фотографию.

На фото был город. Этот город очень часто являлся Фреду во сне. До семи лет. До того, как он начал принимать лекарства. Белые ровные улицы создавали впечатление, что все дома высечены из одного сплошного камня. С высоты, с которой была сделана фотография, трудно было различить мощёные улицы из светло-серых плит, но ясно выделялась одна достопримечательность, которую нельзя было спутать ни с чем. Огромная башня в форме шестиугольной призмы, с семью пиками на вершине, стоящая посреди круглой площади, откуда лучами расходились шесть главных улиц.

– Скажи мне, что это монтаж, – Фред посмотрел Марку в глаза. – Скажи, что это нарисовали в фотошопе, а мои воспоминания взяли под гипнозом, когда я был маленький. Скажи мне это!

Марк лишь медленно покачал головой.

– Город реален.

– И всё, что я воображал… Все видения…

– Реальны.

Фред пощупал своего нового знакомого, вдруг он тоже обман. Но Марк был таким же плотным, как и скатерть, и стол, и бифштекс.

– Марк?

– Да, Фредди?

– Где это? – спросил он полушёпотом.

– Ближе, чем Штаты. Но дальше, чем Альфа Центавра.

Генрих действительно опоздал. Старый серебристый «Опель», уже знакомый Фреду, остановился возле парка. Фред увидел знакомого мужчину лет сорока, со славянскими чертами лица, высоким лбом и голубыми глазами. Одет он был просто – в тёмно-синюю джинсовую куртку. Подойдя ближе, Фред разглядел Генриха получше – обветренная кожа, складки на переносице и взгляд куда-то в сторону и вниз. Это был исполнитель. Именно исполнитель – не лидер, но и не мелкая сошка. Такие верны, послушны, не боятся запачкать руки, и, в то же время, предельно аккуратны. Человек такого типа мог быть хорошим бандитом или превосходным копом.

Заметив Генриха издалека, Марк помахал рукой.

– Ты опоздал, Птица!

– Я же просил. Моя фамилия Фогель, – улыбнулся он в ответ, смущённый не столько тем, что его назвали Птицей, сколько тем, что Марк это сделал при незнакомце. Впрочем, Фред уже два месяца как не был Генриху незнакомцем. Только знакомство было до сих пор односторонним. – Кстати, приятно, – Фогель протянул руку. Крепкое, но отрывистое рукопожатие, чисто для формальности. Фред и сам не любил пожимать руки, и приветствие не продлилось долго.

– Фред.

Генрих кивнул, давая понять, что имя Берроу для него не новость, он вежливо промолчал.

Со своей стороны, Генрих видел не такого уж и страшного молодого человека. Издали он казался бледнее, щёки виделись более впалыми, чем вблизи. Но сейчас Фред не сутулился, и даже додумался выдать улыбку, пусть и скупую, и чисто из вежливости. Глубокие глазные впадины, чёрные глаза и выдающийся лоб не сочетались с остальными чертами лица – небольшим аккуратным носом и почти девичьим острым подбородком. Берроу нельзя было назвать ни брутальным красавцем, ни смазливым юношей, но не был он и чем-то средним. Скорее, он брал что-то от красавца и что-то от юноши. Не сказать, хорошее или плохое – всё сразу. Будто природа спорила над его лицом и сошлась на не совсем удачном компромиссе. Взгляд Берроу – самое опасное в его облике – задавал вопрос: ты друг или враг?