Ян Кириллов - Границы памяти

«Старый зануда», мысленно окрестил его Берроу.

– Марк! Где мы?

– В другом Мире!

Фред рассмеялся. Не оттого, что не поверил. Напротив, поверил, и всем сердцем. Просто сама правда казалась настолько абсурдной, настолько нелепой, что хотелось смеяться и смеяться на ней.

– Он называется Миром Золотого Луча. Но есть и более древнее название – Пангея.

Фредди восхищённо осмотрелся. Ещё вчера он – угрюмый мизантроп – не мог себе представить, что будет любоваться цветами, пейзажем и небом. Увидь себя со стороны прежний Берроу, наверняка ударил бы нового Фредди под дых, избил бы ногами, всадил бы пулю в лоб. Потому что нормальный трезвый человек, живущий нормальной жизнью, не может так радоваться. Он обязательно должен быть угрюм, ибо он изжил в себе чувство радости, оставив только фальшивую улыбку, чтобы не вызывать подозрений. Однако новый Фредди послал бы к чёрту прежнего Берроу.

На горизонте появился городок. Здания были невысокими, в пару этажей. Похожие друг на друга бело-голубые дома, тянущиеся вдоль параллельных улиц, были окружены красивыми деревьями и кустами, пестрящими разнообразием листьев и ягод. Чуть позже показался более строгий и монотонный, и, в то же время, более стройный ряд белых домов.

Автомобиль остановился посреди улицы. Земля здесь была сплошь покрыта ровной как стол светлой жёлто-серой плиткой. Вдоль домов были высажены длинные клумбы, изобилующие такими же фруктами и цветами, что попадались в лесу. Все дома выстраивались один за другим, сливаясь в параллельные ряды. Соединённые мостами-арками, она образовывали, второй ярус, по которому можно было ходить. Такие же арки были перекинуты над улицами, что позволяло гулять по верхнему ярусу вдоль и поперёк. Этим и пользовались, с удовольствием, местные жители, одетые в разноцветную одежду. Одежда состояла из отдельных лоскутов, перевязанных поясками на бёдрах, локтях, запястьях и коленях. Особой разницы между мужской одеждой и женской не было, разве что у женщин была обнажена талия. Дети вообще бегали почти раздетые. Кожа у местных жителей была светло-бронзовая, волосы, в основном, тёмные или русые. По лицам нельзя было сказать, довольны ли они жизнью. Кто-то улыбался или смеялся в беседе с другом, кто-то ругался, а некоторые, в основном старики, сидели на скамьях вдоль клумб и покуривали трубки, обсуждая что-то важное. Мужчины неспешно гуляли по улицам, а женщины следили за детьми.

Взрослые поначалу не обращали внимания на подъехавший автомобиль. Только мужчины, с деловым видом, рассматривали его, покусывая странные длинные чёрные палочки. Наверное, аналоги курительной трубки. Загорелые дети с любопытством кружили вокруг машины, не понимая, что могут попасть под колёса. Их мамам приходилось подбегать и уносить их подальше от дороги. Хотя, как ни странно, никакой враждебности эти женщины к чужеродному транспорту не проявляли. Он был для них вроде погодного явления или непонятного зверя, от которого лучше держаться подальше.

Генрих недовольно посигналил, чтобы распугать детей. Тем понравилось, и они начали передразнивать звук гудка. Потихоньку, улица за улицей, иномирный «Опель» продвигался к центру города. Туда, где виднелось единственное высокое здание. У Фреда перехватило дыхание.

Огромная шестистенная башня. Та самая.

Всё, что растворилось некогда в детских снах, теперь явилось перед глазами. Серая громадина с плоской крышей и шестью пиками по углам. Башня была увенчана ещё одним пиком, на котором красиво реял зелёный в жёлтом обрамлении флаг с символом, издалека напоминающим букву «Y».

Народ не только не расходился от гудков. Не зная значения этого звука, толпа, наоборот, только скапливалась на улице. Ехать стало невозможно.

– Мне это надоело. Марк! Может, пройдёмся пешком? Эй! – крикнул Генрих, высунувшись из окна.

«Эй!» отвечали ему полураздетые загорелые дети.

Вначале город казался прекрасным, выбеленным и ухоженным, однако, чем дальше к центру, уже пешком, продвигались трое, тем меньше улицы радовали и восхищали, и тем больше вызывали смешанные чувства. Это выражалось в клумбах. Чаще попадались сорняки, что не срезанными лозами удушали благородные цветущие растения. Выражалось и в стенах – трещины, плесень и мох проедали их то здесь, то там.

Каждая стена была расписана незаметным с первого взгляда узором. Но стоило ненадолго задержаться на ней, как узор будто сам собой проступал, напоминая то мороз на окнах, то орнамент, а то и древние письмена, стилизованные под единый рисунок. Это удивляло и немного отвлекало от запущенности и упадка. Быть может, первое впечатление об этом чудном городке замылило взгляд, и детали, портящие его, не сразу бросились в глаза.

Трое пробились сквозь тучи любопытных зевак. Марк их не замечал. Фред улыбался шире лица. Походка его постепенно стала уверенной, размашистой. Мелкий дождик, плавно перешёл в снег, но это только прибавило настроения. Снежинки ложились прямо на яркие красные цветы и зелень, и быстро таяли. Улица покрылась тонким слоем снега и влаги. Что особенно восхищало в местных жителях, они настолько привыкли к резким сменам погоды, что и в снег одевались по летнему. У большинства были открыты плечи, руки и ноги.

Генрих шёл позади и настороженно наблюдал за Фредом Берроу. Что-то ему явно не нравилось. То ли его уверенная походка, то ли некая только что проявившаяся надменная наглость. Никакого уважения к чужому, не похожему на наш, Миру в нём не чувствовалось с самого начала. Фогель слишком хорошо знал биографию Фредерика, чтобы быть уверенным – да, это он самый. Но Марк шёл рядом, спокойно глядя вперёд, в сторону башни.

– Эй! – воскликнул Берроу и присвистнул.

«Вот это уже верх наглости! – подумал Генрих. – Не знать местных обычаев и позволять себе такое… Нет, да он издевается!»

Фредерик подхватил подбежавшего к нему ребёнка и усадил себе на плечо.

«Я знаю народы, в которых прикасаться к детям считается смертным грехом. Говорят, что это убивает душу ребёнка».

Но Фреду было всё равно. Он вёл себя как турист и ни капли не стеснялся бесцеремонно похлопывать мужчин по плечу и щипать женщин пониже спины.

– Шайзе! – не вытерпел Фогель и подошёл к Марку. – Скажи ему, чтобы так себя не вёл. Он в чужом незнакомом Мире.

– Расслабься, Птица. Видишь, люди ему рады.

– Да, но, – Генрих не понимал, как он, водитель, объездивший десятки Миров и повидавший сотни народов со своими культурами, и ни разу не вторгавшийся в чужой монастырь, не может даже пальцем притронуться там, где ему не разрешено. А этот самодовольный самоуверенный наркоман свободно держит на плече ребёнка и поглаживает беременную женщину по животу.