Ян Кириллов - Границы памяти

Вот и пустота. Фред подумал, что ослеп. Секунду спустя, Берроу понял – у него получилось. Он внутри, в башне. Прошёл в неё сквозь стену, как Дэвид Коперфильд. Отойдя на полшага, он ощутил уже знакомый твёрдый шероховатый холод. Стена застыла так же быстро, как до этого растаяла.

На миг стало страшно. Голоса людей исчезли. Пропали звуки, запахи, ветер и всякое движение.

«А вдруг я умер? Вдруг всё, что я видел – посмертные галлюцинации? Эти люди, этот город, этот Марк…»

Берроу прижался к стене и медленно сполз на корточки, сел на пол.

«Я проснулся в гробу и скоро задохнусь».

Мысли о смерти захватили власть в его голове и хотели устроить диктатуру, но впереди показалась маленькая вспышка. Свет. Показалась и исчезла, как последний отблеск надежды или посмертный рефлекс.

Но вот огонёк загорелся вновь. Он обрёл очертания факела. Вскоре факел нарисовал руку, за ней – лицо. Худое, пучеглазое, с горбинкой на носу.

– П-пойдёмте, вождь. Н-нечего вам тут си-сидеть, – сказало лицо. Глаза на нём выглядели взволнованными, бегали из стороны в сторону, словно видели что-то в темноте. – Идёмте, идёмте.

Вспомнив, что тело у него ещё не обратилось тленом, Фред нашёл в себе силы встать и последовать за факелом.

Лицо обросло шеей, руками, туловищем и ногами. Факел держал в руках не призрак и не ангел – обычный человек из кожи, мышц и костей.

– Сюда, во-вождь, – он повернул за угол.

Коридоры и лестницы казались бесконечными. Где-то высоко мелькали синие искры. Они смеялись девичьим смехом, играли и повторяли свои движения, рисуя то восьмёрку, то круг, то хаотичные линии.

– Ки́ми-ли́ми! Шэп-шэп! – крикнул не-ангел огонькам. Те умолкли, а вместо них зазвучали быстрые шаги по лестнице вниз. – Вот с-с-сюда, вождь.

Маленькую комнатку освещала единственная лампадка. Она окрашивала в жёлтый всю скромность обиталища – стол, стул, узкую кровать, котелок и корзинку с фруктами, овощами и булками.

– Присаживайтесь на плохой.

– Что, простите?

– Плохой… ой, в-виноват. Я иногда путаю произношение в энгелиш. Кровать!

Выяснилось, что смотритель просто перепутал английские слова «bad» – «плохой» и «bed» – «кровать». Хотя, по иронии, человек с факелом оказался недалёк от истины – кровать была ужасной: проваливалась и шаталась.

Человек с факелом занял скрипучий стул и повернулся к вождю. В свете лампады стали видны капельки пота на лице смотрителя. Сам он оказался молодым человеком, не старше двадцати, с овальным лицом и добродушными карими глазами. Одет он был в чёрную рясу и длинный красный шарф. Человек достал из корзинки узкую тыкву и два болгарских перца, из которых вынули всё содержимое. В перцы, ловко держа их одной рукой, смотритель налил что-то красное из тыквы. Один «стакан» он подал гостю своей скромной обители. Другой выпил сам. Довольно крякнув и закусив тем самым перцем из которого пил, человек расслабился и перестал заикаться. Щёки у него немного порозовели.

– Меня зовут Лилмэ́и. Я уже в седьмом поколении смотритель этой башни.

– Я, наверное, Инкрим. Третий из… – он протянул руку, но Лилмэи отшатнулся.

– Господь с вами, Третий! Уж мне ли не знать, кто вы такой?! Я всю жизнь только и делал, что репетировал эту встречу. А вышло, – он хлопнул себя по бокам. Как бы извиняясь, Лилмэи предложил вождю яблоко. – Извините за мой энгелиш. Но и вы, возьмите меня правильно: вернулись так нежданно. Вас ожидали через месяц.

– Что поделать? Вот он я! – Фред сдержал хохоток от выражения «возьмите меня правильно». Он решил не отказываться от выпивки и опрокинул содержимое перца себе в глотку. Пойло, оказалось на редкость горьким. Впрочем, иного Фред не ожидал. Даже слопав этот перец, он не избавился от гадкого привкуса. Взяв яблоко, он откусил сразу половину.

– Марк? Ах, да! Кайрил! Ну, да. В Сата его так зовут. Марк.

– Дурацкий Мир. Чёрный Мир. Хочу забыть о нём как можно скорее.

– Лучший способ! – Лилмэи качнул головой в сторону тыквы.

За красной холщовой занавеской, что отделяла комнату от коридора, послышались детские шаги и смех, а с ними – шорох, словно кто-то водил рукой по стене. Сквозь штору были видны те же синие искры, только теперь они стали отчётливее. Теперь искры не угасали сразу, оставляя за собой неровные медленно тающие полосы.

– Ки́ми-ли́ми! Кэ́хэтэ, – сказал Лилмэи, заглянув за штору. Прибежали мальчик и девочка, лет по восемь каждому, одетые в серые рубашки и юбки. – Это мои дети. Лилито́н и Кали́ма. Калима – мальчик, Лилитон – девочка. Тэ́кнэк, тэ́кнэк, – помахал он руками, и дети убежали.

– Кайрил сказал, ты меня встретишь, но ты так и не появился, – сказал Фред, доев яблоко.

– П-п-простите во-вождь, я… это бо-больше не повторится.

– Да ладно, расслабься. Я ещё не вождь, и карать тебя не буду. Но там, откуда я родом, ценят пунктуальность.

– Простите, я не очень… хорошо з-знаю энгелиш и не знаком со с-с-словом «пункутальность».

– Пунктуальность. Я потом объясню, – Фред разлёгся на кровати. – Неудобно у тебя тут. Распоряжусь, чтобы тебе дали комнату побольше. Слушай, – он снова сел и похлопал в ладоши, в слабой надежде, что включится освещение. – А тут всегда так темно?

– Вождь, – смотритель улыбнулся и мягко провёл ладонью по стене. На стене образовался яркий голубой след, который угасал около минуты. – Чтобы было светло, нужно трение.

Он надавил посильнее, и образовалась жёлтая полоса. Затем надавил со всей силы, и свет получился чистым и белым.

– Чем сильнее давишь, тем ярче свет. У детских ладошек не такая сила, как у взрослых, и они могут делать лишь искорки. Но для того, чтобы свет был постоянным и белым, нужен мощный энергопоток.

– Хм, – Инкрим провёл рукой по стене, стараясь надавливать. Искорки вышли даже тусклее, чем у детей. – Н-да.

– Когда вы научитесь управлять Энергией, вам не придётся даже прикасаться к стенам. А пока дом ваш пуст, будете жить у меня.

– Здесь?! – он покачался на шаткой кровати.

– Боже упаси. Я живу в квартале Культа.

Квартал, в котором жил Лилмэи, оказался на отшибе. Трудно было разглядеть дома в темноте, но даже издали проглядывались разруха и убожество. Примерно так выглядели трущобы в Мире Фреда. В воздухе витал запах помойки. Всё здесь было деревянным, ветхим и поросшим дикими сухими травами. Единственным, что радовало и придавало району хоть какой-то своеобразный уют, были фонарики на каждом доме, а также на верёвках, протянутых над улицами.

Люди в чёрных длинных балахонах и красных шарфах встречали Третьего и Лилмэи с лампами. В основном здесь были старики. Несмотря на возраст, каждый держал идеальную осанку.

– Добро пожаловать, Третий из Одиннадцати! – сказала старушка в капюшоне. – Осторожно, там яма.