Агния Аксаковская - Нам больше нравится ночь

Проходя по коридору, Кира увидела, что в соседнем классе открыта дверь и вспомнила, что географичка Сюзанна Сигизмундовна всегда страдает от духоты. Раздалось крещендо:

– Кто дежурный?

Послышался лёгкий шум и звук отодвигаемого стула.

– Фамилия.

Чуточку развязный девичий голосок почтительно проблеял:

– Ряженых, Сюзанна Сигизмундовна.

– Два в журнал. – Как во сне отозвался голос. – Дневник в конце урока.

Стало очень тихо. Стул снова стукнул, немного громче, чем прежде – Лена Ряженых не вполне владела своими чувствами.

Наверное, опять карту криво повесила, подумала Кира. Шмыгнув мимо приотворённой двери, она тишком заглянула – над столом висела гигантская чёрная букля волос, одна из двух, служивших неизменным украшением и главной приметой Сюзанны Сигизмундовны. Затаив дыхание и с силой прижимая к себе журнал, будто его кто-то вытягивал у неё из рук, Кира задержалась у двери. Из своей засады она увидала окостеневшие профили передних девочек из параллельного класса и кусок доски – на нём, и вправду, висела несколько наискось карта мира.

Букля над столом пришла в движение, и Кире грозило узреть парное украшение. Она деловито затопала мимо, посмеиваясь про себя. Чуть-чуть и Букли бы словили её за неприглядным занятием. Этого не доставало. Кажется, за несколько минут этого утра она ухитрилась испортить себе репутацию так, как не вышло у Ленки Ряженых за все шесть лет обучения. А это что-нибудь да значит, сказала себе Кира с недетской улыбкой.

Она не разрешила себе поразмышлять на эту тему. Иначе полосе невезения не будет конца. К счастью, сегодня Софья Михайловна не собиралась спрашивать. Сама успела сказать: «У нас, девочки, новый интереснейший материал». Потому, наверное, и журнал зевнула.

Войдя в класс – предварительно она легонько для проформы постучала костяшками пальцев в дверь – Кира услышала, как пышечка, снуя у доски, говорит:

– Товарищи девочки, будьте любезны писать без помарок. Любую ошибку в ваших тетрадках я расценю как государственное преступление. Мы ведь об основополагающих вещах, милые, говорим. Ну, записали?

Посмотрев на Киру, помахивающую журналом, Софья Михайловна негромко заметила:

– Не прошло и года…

Класс благодарно рассмеялся. Кира тоже улыбнулась. Не больно-то приятно служить поводом всеобщего подъёма настроения, но после утренних неприятностей и это сгодится. Она положила журнал на стол, успев заметить, что рядом с чернильницей посвёркивают часики Софьи Михайловны. Боится опять разболтаться на весь урок, как уже было один раз. Кира знала, что молодую правоведку бранили за это на совещании.

Усаживаясь за свою парту, она увидела, что в тетрадке по соседству написано несколько строчек. Вооружившись ручкой, Кира без церемоний подвинула к себе тетрадь, хотя и на доске было что-то нацарапано. Почерк у Софьи Михайловны безобразный, пардон, своеобразный.

Списывая, она переспросила шёпотом:

– Спрашивать будет?

Таня, молча, покачала головой и потянула к себе тетрадку. Возня привлекла внимание Софьи Михайловны, говорившей:

– Итак, рассмотрим сначала Закон Любви, первый в Нотификации нашей великой страны и в подавляющем большинстве нотификаций прогрессивных стран, с которыми мы вместе воевали против восставшей тьмы. Мадмуазель, не начинайте военных действий.

Класс снова рассмеялся. Кира, едва не плюнув, оставила жмотку Таньку в покое. Она, впрочем, уже успела записать: «Закон Любви и его основные последствия. Закон Жертвы и…»

Соседка что-то проворчала, оправдываясь, но Кира не обратила на неё внимания. Таня Сютаева не представляла для неё интереса хотя бы потому, что её обыкновенно именовали Другая Танька. Приземистая, с фигуркой чурбанчиком в маловатом платье, она говорила мало и, как правило, мимо – на уроке и на перемене. Кира не понимала, почему классная руководительница усадила её с Другой Таней – её, умницу, всегда имеющую особое мнение, аккуратную, как солдат, девочку. Она смутно оскорблялась, ощущая, что та сделала это неосознанно, увидев в девочках какое-то сходство. Как будто Другая Таня была пародией на Киру.

– Вы, наверное, удивляетесь, девочки, почему мы, после вводного занятия, когда я рассказывала вам о том, что такое законы и для чего они нужны, предлагаю вам начать изучение конкретных актов вовсе не с таких простых и понятных, как Право На Труд, которое только в нашей великой стране осуществляется в полной мере, или Право На Отдых… ну, об этом не будем, ведь каникулы кончились только две недели назад. – Пошутила Софья Михайловна, и девочки оживлённо зашевелились.

Кира откинулась на спинку парты и незаметно оглядела класс – она сидела на четвёртой парте среднего ряда, и это было недурное место для обзора. Серебряная пушистая голова с тонкой косичкой привлекла её внимание на второй парте у окна. Рыжий нимб на первой парте у выхода из класса сразу бросался в глаза, даже если использовать боковое зрение.

Нимб хранил неподвижность, зато узкие запястья в полосках кружева находились в неприметном и целенаправленном движении. Кира внутренне усмехнулась – в движениях Лильки что-то ящеричье, ускоренное и замедленное одновременно. Ясно, впрочем, что она намылилась провернуть.

Таня Беляшова скосила крупные коровьи глаза на рваный клочок бумаги, возникший под хваталками Каменевой. Не то, чтобы её помучивало любопытство, что собирается написать своим драгоценным подружкам рыжая, просто можно ведь отвлекаться, не утрачивая качества внимания. Это выражение она услышала от отца недавно, во время небольшого приёма, устроенного в их особняке для друзей. Разумеется, это неформальное мероприятие было обговорено и вполне санкционировано. Более того, оно было важно, как всё, что делает отец.

Правда, через некоторое время её деликатно выставили, но на втором уровне квартиры, в её комнате, половица в углу отставала. Она успела услышать обрывки фраз и последнее, что она вычленила из негромкого гула голосов, запомнилось так: «…мы все знаем, кому он обещан». Пришлось отменить прослушку, так как в комнату постучали – ей принесли десерт.

Костлявые, совершенно белые и невероятно длинные пальцы Лилькиной правой руки прикрыли листок. Она не подняла глаз, но Таня заметила, что Лилин рот, удивительно сочный для такого заморыша, насмешливо шевельнулся. Таня невольно вспыхнула до корней гладко приглаженных кос и надменно вздёрнула подбородок, про который умилённо говорили, что он «отцовский».

Левая Лилина рука настрочила несколько строк и без участия правой свернула в комок. Интересно, как она передаст записку, подумали сразу несколько девочек, неподвижно, как болванчики с одной или двумя косами сидевшие позади на серединном и этом ряду. Они все преотлично знали, кому предназначена записка. Вообще, сидя на первой парте, предпринять что-либо подобное малоосуществимо и попросту опасно – ибо такой проступок карался суровее, чем непришитый воротничок или забытая сменка.