Райхан Алдабергенова - Конец Айдахара. Сказка-фантазия

Нам с вами облик ведьмы старой,

Что сеет в этом мире зло.

А кто поддался гнусным чарам,

Пойдет жизнь прахом у того.

– А снадобье-то неплохое, —

Облизывая зубья вил,

Мыста̀н бурчит сама с собою,

– Поболее в нем, видно, сил.

Сомнение, однако, гложет,

Чего-то все ж не достаёт.

И не пойму, чего, быть может… —

Задумавшись о том, замрёт.

– Младенческой, я знаю, плоти

Добавить нужно, – Албасты̀

Пробасила, – Она-то вроде

Придать могла бы остроты.

– Да, так и есть, новорождённый

Детеныш, слышала, хорош.

Взвар, чьею кровью разведённый,

Способен в жилах вызвать дрожь, —

Нежнейшим голосом пропела

Меньша̀я ведьма Жезтырна̀к,

Как только лишь она умела,

С улыбкой вялой на устах.

Струится шёлковое платье,

Девичий облегая стан.

Спадает рыжих прядей злато

Густыми волнами к ногам.

Лица ее овал изящен,

А брови (ах, замрёт душа!)

Взлетают вверх дугой скользящей.

Была б собою хороша,

Когда б не медный нос нависший

Над пухлой, алою губой.

Насквозь, похоже, норовивший

Проткнуть, как согнутой иглой.

Пустые, страшные, белёсы,

Лишённые зрачков глаза.

Лишь миг назад сладкоголосой,

Казалось, девица была.

Внезапно смехом разразилась,

Угрюмым, хриплым и густым.

Спиной к землянке прислонилась,

С лицом задумчивым и злым.

Тяжёлый волос поправляя,

В тугую собрала косу.

Рукав скользнул вниз, оголяя

Предплечий девичьих красу.

Сверкнула медными когтями,

Уняв точёных пальцев дрожь.

В плоть жертвы острыми клещами

Ей, видно, впиться невтерпёж.

Мыста̀н вздыхает:

– Понимаю,

Кого имеешь ты в виду.

Ума̀й его оберегает,

Нам проще с неба снять звезду. —

И тут же пала на колени:

– Эрлѝк Великий, помоги

Младенцу подобрать замену,

Двойное снадобье сварить.

Твоя лишь воля в том, пожалуй,

Дать Айдаха̀ру сил запас,

Пока не вырос этот малый

И не сгубил однажды нас…

Мыста̀н вдруг спохватилась, цыкнув,

И на ноги встаёт с трудом.

Туда-сюда глазами зыркнув,

Зашамкала запавшим ртом:

– Где Коная̀к пропал, бездельник?

Не дозовешься никогда.

В разы иные, как отшельник,

То не спасешься от плута?

Тут Жалмауы̀з прошелестела,

За посох, что есть сил держась:

– Задумала когда-то дело,

Ждала, ждала, вот, дождалась.

Особое сготовить зелье

Самой, видать, придется мне.

А разговор о том отдельный —

Кой-что добыть на глубине.

На подступах к глухим болотам

Чернеет вековая хлябь,

Что поглотила и поглотит

Немало душ. Ее собрать

Вчера Обы̀ру я велела,

Ему в подмогу Коная̀к.

В ней, смрадной, сущность уцелела

И, если выпить натощак,

Придаст владыке столько силы,

Какой не ведал он вовек.

Я тайну много лет хранила.

Будь он неладен, человек…

В ней кровь и кости утонувших

На дне за множество веков,

Недавно и давно минувших,

Мужчин и женщин, стариков.

Особой силой обладает,

Как сажа черная та хлябь.

Густая жижа порождает

Под ветром стонущую рябь.

Она, не кут живой, конечно,

Едка, однако, как слеза.

Невзрачная как будто внешне,

Но сотворяет чудеса.

Добавкой к вареву послужит,

Двойную силу вмиг придаст.

Надеюсь, наш владыка сдюжит

С бедой, случившейся у нас.

– Кхе-кхе, – зашлась старуха в кашле,

Не слыша шороха в кустах.

Явились, ведьму ошарашив,

Два злыдня на кривых ногах.

Сначала вынырнул сутулый,

Вертлявый живчик Коная̀к.

За ним медлительный и снулый

Обы̀р шагает кое-как.

Несёт, покрытый склизкой тиной,

С болотным месивом бурдюк.

На дне кипящей чёрной глины

Стон, крики, жалостливый звук,

Смешавшись, булькают, клокочут.

Не смея жижу расплескать,

Обы̀р волнуется, бормочет,

Из рук боится выпускать.

На землю бережно поставил,

Робея, вкрадчиво вздохнул.

Язык свисающий, шершавый,

Хихикая, в себя втянул:

– С десяток раз нырял в трясину,

Чуть не задо̀хся, но достал.

Добавьте малость паутины,

Чтоб взвар скорее вызревал.

– Кого, болтун, учить надумал? —

Косой взгляд бросив сверху вниз,

Всю пятерню в мешок засунув,

Злорадно шепчет Жалмауы̀з:

– Здесь столько боли, мук людишек,

Живительная будет смесь…

Подкиньте-ка в огонь дровишек,

Со дна чтобы поднялась взвесь.

Обы̀р, желая быть полезным,

Согнулся возле казана.

Схватив бурдюк, Мыста̀н залезла

На спину увальня, кряхтя.

И опрокинула всю жижу.

Поверхность, изрыгая дым,

Бурлит, вскипает пеной, брызжет,

И зелье кажется живым.

Толкаясь и опережая

Друг друга, ринулись к котлу.

Смердящий жадно пар вдыхая,

Желания жгучего в пылу.

И так как пить не дозволялось,

Сготовленный для змея взвар,

Все остальные пробавлялись

Той силой, что давал им пар.

Готовое поутру зелье

Владыке Жалмауы̀з снесла,

С одной обдуманною целью,

Что напоследок берегла.

Змей ждал, в перинах утопая:

– Совсем плохи мои дела,

От хворобы изнемогаю.

Подай-ка снадобье сюда.

Схватил, дрожа всем телом, чашу

И опрокинул вмиг в нутро.

Биение сердца стало чаще,