Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

– Ты хорошо понимаешь, почему так.

– Да. И что мне с этим делать? Последнее, чего я хочу – подчинять ее волю.

– Интересно, почему, – задумчиво протянул Азраэль.

– Да потому что тогда это ничего не стоит, и получится, что я ничем не отличаюсь от…

– Рыцарей Цитадели?

– Именно. Страх и зависимость, власть и покорность – это их инструменты. А мне… мне нужно что-то другое, и я не знаю, как это назвать.

– Я знаю, – в голосе Азраэля скользнула горечь. – Любовь. Можешь спрашивать – я хорошо помню все, что я пережил с Селед. Думаю, она чувствует, что ты не причинишь ей зла, но она не понимает, как себя держать. Как ее зовут, кстати?

– Анна.

Шемхазай улыбался – радостно и смущенно, как юноша. Увидев это, Азраэль почувствовал себя каким-то старым, все знающим и разочарованным, но лишь на мгновение.

– Хорошо понимаю, что ты сейчас думаешь. За столько лет с тобой впервые происходит что-то новое, верно? Ты видел людей, любящих друг друга – но это всегда были чужие истории.

– Мы впервые взяли человеческие тела. Я до сих пор не уверен, что это самая лучшая мысль, но есть некоторые вещи, которые невозможно пережить, не будучи человеком. Хотя бы внешне.

– Именно, – ответил Азраэль. – Теперь ты лучше их понимаешь? Советую тебе, кстати, кроме наслаждения испытать еще и боль – в человеческом теле. Совершенно ни на что не похоже.

После истории с Селед у его человеческого тела болело сердце – необъяснимый факт. Это ничему не угрожало, но усиливало душевную тоску, будто указывая на цепь чудовищных ошибок.

Селед была женой правителя Ирема, когда Азраэль впервые увидел ее. Забавно, что она происходила из простой, небогатой семьи; ее судьба решилась в тот момент, когда она попалась на глаза правителю, тогда еще совсем юному – случайно, в городской толпе. Она приняла это так, как будто всегда была готова – без удивления, без благодарности, как должное. Возможно, именно это и покорило ее мужа, а потом и Азраэля. Судьба приносила к ее ногам все новые и новые дары, и Селед спокойно кивала, принимая их. У нее ни разу не возникло мысли: достойна ли я этого? Она твердо знала, что да. «Рано или поздно мне было суждено оказаться на самой вершине, – сказала она Азраэлю без тени сомнения. – Я заслуживала этого».

Самое удивительное, что она не побоялась сделать первый шаг. А еще точнее, история Азраэля и Селед началась с того, что она заключила пари (Азраэль долго не знал об этом, пока Селед не призналась). «Я стала женой правителя, – сказала она подругам. – Посмотрим, получится ли у меня подняться еще выше». «Что ты имеешь в виду?» – спросили ее. «Ангела», – решительно и бесстрашно ответила она. Это звучало неправдоподобно, но у Селед получалось все, за что бы она ни взялась. Она обладала не только странной, завораживающей внешностью (не будем говорить – «красотой», для этого ее глаза были слишком бесцветными, а кожа – полупрозрачной, словно нарисованной), но и острым, как меч, умом и – что еще важнее – невероятной для женщины храбростью, умением поставить все на карту.

Азраэль пошел на это скорее из желания лучше понять людей, чем из-за ее женских чар, но не захотел удержать дистанцию, почувствовав, что обещает ему этот союз. «Мне странно это, но теперь я понимаю, что имеют в виду люди, когда говорят, что они счастливы», – говорил он через несколько недель после того, как Селед покинула дворец (правитель посчитал происходящее великой честью для него) и стала жить в его доме.

– Задумался? – спросил Шемхазай. – Тебя тревожит этот разговор?

– Думаю о том, что тебе сказать.

– Хочешь предостеречь меня? – резко спросил Шемхазай. – Я не повторю твоих ошибок.

– Попробуй, – пожал плечами второй ангел. – Хорошо бы еще понять, в чем они состояли.

Ханох внимательно посмотрел, нет ли в перчатке незаметных дырочек: если хоть капелька этого состава попадет на кожу, неизбежна мгновенная смерть. Он уже проверил это на нескольких животных и остался доволен результатом.

Сегодня ночью, возможно, придет время действовать.

Медленно-медленно, справившись с волнением, он разлил яд по маленьким, совершенно одинаковым бутылочкам, заткнул их пробками и поставил на стол рядком. Потом, подумав, расставил бутылочки так, чтобы получился круг. Их было одиннадцать – по числу тех, кто придет сегодня в дом Ханоха. Закончив процедуру, он отправился за дом и вылил на землю остатки яда – как ни жаль было драгоценного состава, рисковать было нельзя. Если у него в доме найдут яд – а Гвардия может придти куда угодно в любую минуту, как известно – он окажется под подозрением. Допускать этого было нельзя – во-первых, Ханох дорожил собственной жизнью, а во-вторых, ставки были высоки.

Вернувшись, он закрыл дверь изнутри и завесил окна: уже почти стемнело, но на улице еще встречались люди. Ханох убрал бутылочки в простой, бедного вида сундучок и кинул сверху пахучей сухой травы. Теперь все было готово. Он огляделся: в комнате царил идеальный, математический порядок. На стене у входа висела небольшая картина, изображающая встречу человека и ангела. Точнее, ангел на картине благословлял коленопреклоненную фигурку, казавшуюся хрупкой и беззащитной рядом с ним. Эта картины вышла из-под кисти одного из лучших мастеров Школы, и Ханох полагал, что повесить ее здесь будет удачной шуткой. Неожиданно он подошел и снял картину со стены. Тут же стало понятно, зачем – за картиной, прикрытое черной тканью, обнаружилось тонкое зеркало. Ханох жадно заглянул в него.

Зеркала считались опасными, греховными предметами. Никто не знал, как сделать зеркало – и тем не менее, в мире они были. Материал отражал лучше, чем вода или отполированный металл, и был холоден, словно металл, на ощупь, но являлся чем-то другим, и Ханох не знал для него слова. Отражения в этом зеркале были ясными и четкими – настолько, что можно было разглядеть мельчайшие подробности предметов и лиц. Впрочем, это зеркало знало лишь одно лицо с тех пор, как было подарено Ханоху. Он отступил на шаг и полюбовался на себя.

Прямые темные волосы, красиво падающие на абсолютно правильное лицо, сурово сведенные брови – Ханох выглядел, как юный полководец перед решительной битвой. Даже странно было видеть его за его теперешним занятием – терпеливо склонившегося над бутылочками с ядом. Впрочем, когда он сосредотачивался, он прикусывал нижнюю губу, и в его лице появлялся намек на хрупкость и ранимость – если бы он об этом знал, он бы разозлился.

Почему его лишили шанса стать воином? В первый раз, когда едва повзрослевший Ханох заговорил на улице с солдатом Гвардии Ангелов – он хотел узнать, как пройти Испытание – тот отказался с ним говорить, едва взглянув на него. Подумав, что ему встретился невежа, Ханох повторил свои попытки еще несколько раз, но никто – ни простые солдаты, ни высшие командиры Гвардии Ангелов – не захотели его слушать, отвечая только одно: «Нет». Сын знаменитого Абрахама (он прославился как полководец во время войны со страной монахов), невысокий юноша, больше похожий на девушку, догнал его в дверях после последней позорной попытки и сочувственно шепнул: «Прости. Отец и другие не могут ошибаться – чего-то в тебе нет. Но Гвардия – не единственная дорога». Ханох молча оттолкнул мальчишку и вышел, разъяренный. Как они могли не видеть? Он не просто хотел защищать мир от Тьмы – он был достоин быть среди лучших. А кто был лучше, чем Гвардия? Кто был сильнее? Никто. Тогда почему они отвергли его? Как они посмели? Какая-то глупая женщина, пришедшая незадолго до него, получила приглашение на Испытание – да, после долгого разговора, но получила, хотя так явно робела и что-то бормотала, что выглядела просто жалко. А Ханох, на которого вечно оборачивались девушки на улице – так горделиво он ходил – ничего не получил. Почему? Это было необъяснимо.