Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

После этого он не знал, что делать: как жить, если тебя не пустили в ряды лучших? Ханох в одиночестве бродил по улицам, отшатываясь к стене, когда видел в толпе кого-то с эмблемой Гвардии – ему казалось, что все они помнят его позор.

Ханох, конечно, не мог слышать того, как сын Абрахама вернулся к отцу после разговора с ним и с тревогой сказал: «Отец, я боюсь за этого человека. Мне кажется, он оскорблен и теперь пойдет на что угодно. Быть может, мы можем как-то помочь ему?». Но Абрахам с нежностью посмотрел на мальчика и ответил: «Это говорит твое доброе сердце, сынок. Не думай о нем, он скоро забудет обо всем этом и проживет обычную жизнь, купцом каким-нибудь. Душа у него мутная, ты же сам видел».

Ханох был готов к встрече с Господином задолго до того, как эта встреча произошла. Стремление быть в Гвардии Ангелов выродилось в ненависть к ней, а вместе с этим пришла ненависть к миру, в котором ему не нашлось достойного места. Рано умершие родители оставили Ханоху хорошее наследство, и он не нуждался ни в крыше над головой, ни в хлебе, ни в деньгах, чтобы купить удовольствия. Как следствие, он мог сосредоточиться на своей беде, что он и сделал.

Чтобы получить его душу, Мастеме потребовался всего один короткий разговор, и главный его смысл был таким: «Послушай, в мире есть кое-кто посильнее Гвардии Ангелов». Мастема просто показал Ханоху один-два трюка для простаков: уничтожение предметов на расстоянии, подчинение чужой воли, чары иллюзии. Пообещал силу и власть. Наказание обидчиков. Вечную жизнь за пределами этого мира. Обычный список обещаний Цитадели для тех, кого грызет гордыня. Мастема даже не скрывал презрения к Ханоху, попавшемуся так просто; и, парадоксальным образом, это видимое презрение подействовало как последний и самый сильный аргумент – в пользу того, что «здесь нет обмана». Ханох согласился служить и принес клятву. Через некоторое время после этого Господин подарил ему зеркало; «для связи со мной», сказал он. Однако, его усмешка говорила: «Я знаю, что ты будешь использовать зеркало не только для этого».

Ханох всегда проводил перед зеркалом хотя бы час в день – оно как будто требовало этого. Ему нравилось смотреть на себя. Лицо Ханоха было таким же математически-выверенным, как и обстановка его дома. Красота, живущая в совершенстве точного расчета, жила в этом лице. Даже зеркало отражало его будто бы с удовольствием. А в последнее время Ханоху стало казаться, что с течением времени его отражение выглядит все лучше и лучше – то ли зеркало умело бороться со временем, накладывающим печать на любые лица, то ли магия Господина распространялась на учеников. Так или иначе, Ханох снова убедился в том, что он сделал правильный выбор. Где бы он был сейчас, если бы его приняли в Гвардию? Ходил бы в ночной дозор? Или разбирал бы бесчисленные пергаменты, пытаясь отличить ложный донос от сообщения о настоящей угрозе? Жалкая, если подумать, судьба. Хорошо, что он успел свернуть в сторону.

И вот еще: ему не пришлось остричь волосы. Каждый воин Гвардии, пройдя Испытание, стриг волосы совсем коротко и не давал им отрастать длиннее, чем на два пальца. Из-за этого их лица выглядели странно; Ханох был готов к этому, конечно, когда просил об Испытании для себя, но втайне жалел, что служение испортит его красоту. Господин ничего такого не потребовал.

В прежние дни Ханоха звали иначе, и он не любил вспоминать то имя, полагая его смешным. После клятвы он изменил имя на «Ханох», что означало «Отдавший себя» – это вызвало одобрительную улыбку у Мастемы, любившего такие маленькие детали.

***

Одиннадцать человек ждали Господина, настороженно прислушиваясь к любым звукам на улице. Полное спокойствие – хотя бы и только видимое – сохранял только Ханох, неподвижно сидевший у стола. Темные волосы Ханоха были гладко зачесаны назад и собраны, полностью открывая бледное, резкое лицо. Несмотря на жаркое лето, солнце как будто не коснулось его кожи.

Мастема вошел в комнату мягко и бесшумно, в ничем не примечательном облике, однако воздух как будто сгустился и потяжелел от его присутствия. Когда Мастема желал, его сопровождало чувство опасности – он мог внушать людям безотчетные переживания так же легко, как произносить слова.

– Все на месте, – удовлетворенно сказал он. – Очень хорошо. Сегодня мы не потратим много времени на разговоры – почти все, что вам нужно знать, уже сказано. Я вижу по вашим лицам, что некоторые еще сомневаются. Еще я вижу, что все боятся. Это, впрочем, меня не удивляет.

Он задумчиво разглядывал склоненные фигуры; как будто заметив что-то необычное, подошел и приподнял за подбородок одного из учеников, сосредоточенно глядящего на свои руки. Встретившись взглядом с его испуганно моргающими глазами, Мастема поморщился и отдернул руку.

– Страх, – слово прозвучало презрительно. – Каждый выходит в мир и оказывается один на один со своим страхом, – мягко, даже ласково сказал Мастема. – Страхи бывают разными. Например, страх смерти – надеюсь, вы помните, что вы все смертны. Пока еще. Но между рождением и смертью есть еще множество других страхов, и вы их тоже хорошо знаете. Вспомните, как вы боялись болезней, нищеты, потери, презрения, неудачи, темноты. Помните? Сейчас вы боитесь того, что сюда ворвется Гвардия и расправится с вами без суда. Слышите эти звуки? Тяжелые шаги солдат, и среди них – сам Шемхазай, ангел с пылающим мечом… Вы смотрите друг на друга и боитесь, что ваш сосед – предатель, приспешник Гвардии. Вы боитесь меня, отдаленно представляя себе мою силу.

Он размеренно ходил по комнате, останавливаясь, когда делал паузы. Слова Мастемы постепенно действовали: слушатели опустили глаза к полу, будто вспоминая свои страхи. Рядом с домом громко закричала ночная птица, и Ханох увидел, как две женщины, сидящие ближе всех к окну, вздрогнули.

Мастема презрительно, как показалось Ханоху, рассмеялся.

– А вы боитесь даже крика ночной птицы. Скажите мне: вам не стыдно? Вам не стыдно прожить всю жизнь в смирении и страхе, вечно стоя на коленях и глотая пыль, умоляя Творца быть к вам подобрее? – Он снова сделал паузу и резко повысил голос: – Я задал вам вопрос. Отвечайте! Все, по очереди, по кругу.

Ханох ответил первым – его ответ был готов давно:

– Я хочу жить иначе и сделаю для этого все, что Вы прикажете, Господин.

– Я тоже! – одна из женщин, сидевших у окна, порывисто вскочила и упала на колени перед Мастемой. – Я не хочу жить так, как сейчас. Я хочу быть хозяйкой самой себе. Мне надоел и шепот за спиной, и то, что нужно вечно прятаться, скрывать от людей… скрывать все, что я люблю.

Она смотрела на Мастему с обожанием, нервно облизывая губы.

– Я знаю, что ты любишь, Шафи, – усмехнулся Мастема. – Твои страсти настолько сильнее тебя самой, что это даже красиво.