Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

«Вначале мы показали людям рай, – говорил Азраэль своим ученикам. – Рай как образец. Образец той жизни, к которой можно придти, то есть вернуться. Почему вы так упорно не хотите возвращаться?»

К тому времени, когда Шемхазай встретил Анну, мир далеко ушел от рая и, кажется, направлялся к его противоположности. Это чувствовали все, кто не был совершенно глуп и хоть раз в день выходил из дома.

Когда-то людей удерживала вместе общая потеря: потеря рая. Те, кто видел рай, смогли рассказать о нем достаточно, чтобы остальные мечтали увидеть тот Сад и остаться там. Изгнанные тоже хотели вернуться, но не верили в возможность этого. Может быть, это неверие подействовало сильнее всего; со временем воспоминания о рае тускнели, и он из «мира за поворотом», куда можно дойти, превратился в прекрасную, но бесполезную мечту.

Потом Азраэль все поймет: слишком немногие люди посчитали изгнание из рая руководством к действию: к тому, чтобы построить (вырастить? создать?) рай на отданной им земле. Остальные либо тосковали об утраченной возможности, либо грезили о чуде.

Мастема помедлил перед входом в Башню Одиночества – так же, как и в прошлый раз. Он думал, с чего начать рассказ – о победах говорить не проще, чем о поражениях и ошибках.

– Я жду тебя, – проговорили стены Башни.

Мастема коснулся выступа справа и вошел в дверь-водопад.

– Хранитель, – начал он, входя, но слова застряли в горле.

Вместо Хранителя перед ним, одна в высоком зале, стояла Селед. Та, которую когда-то звали Селед. Когда он приблизился, Селед низко поклонилась. Длинное серое платье с металлически-блестящими вставками – одежда серва, заслужившего высокое положение среди других сервов – зашуршало по полу, распущенные рыжеватые волосы упали ей на лицо.

Восхитительная Селед, она всегда знала, как поступать. Будучи смертной женщиной, она говорила с самыми сильными мужчинами как с равными, и даже слегка свысока. Ее муж, правитель, когда-то был уверен, что девочка с улицы будет вечно благодарна ему. Уже через несколько дней он почувствовал, что это он будет вечно благодарен ей – и прожил всю жизнь, вспоминая ее с любовью. Азраэль удивлялся ее смелости, когда Селед сказала ему: «Я помогу тебе пережить то, чего ты никогда не знал». Неизвестно, почему она была так уверена в этом, но она была права.

В конце концов, у нее хватило духа не поддаться им тогда, в последний день, и сбежать. Азраэль обещал ей прощение – а Мастема знал, как убедительны могут быть Шуты – но Селед рассмеялась ему в лицо и достала из складок платья зеркало. Она рисковала – секунды промедления, и Шемхазай обезоружил бы ее.

И вот сейчас эта женщина, когда-то – жена правителя, когда-то – возлюбленная ангела, стояла перед ним, склонившись.

– Мастема, – тихо сказала она, – ты вернулся.

Она знала его настоящее имя с первого дня, как оказалась в Цитадели, и часто повторяла его про себя – в самые тяжелые мгновения.

Знаете, когда впервые в жизни Селед рассмеялась от счастья? Не в день ее свадьбы. Не в тот день, когда Азраэль ввел ее в свой дом. И не тогда, когда весь мир заговорил о ней. Позже, много позже. Тогда, когда она спустилась на нижние уровни Цитадели – в простой серой одежде, как положено – зачерпнула ладонью горькую невесомую пыль (и это Селед, морщившаяся от капельки грязи на платье), подбросила ее в воздух и рассмеялась. С таким облегчением и счастьем, как будто она вернулась домой. Сопровождавший ее Рыцарь недоуменно оглянулся, не понимая, что с ней происходит, но Селед не обращала внимания – она жадно вглядывалась в скупой на краски, колючий, сухой ландшафт, и ее лицо светилось восторгом. Она начала с уровня семнадцать-семь, или Уровня Трещин.

Как происходит пробуждение в Цитадели? Все вылезают из серой плотной мглы, голые и дрожащие. Вылезают и кашляют – этот первый звук подобен крику ребенка, покинувшего чрево матери после долгих мук, в нем не меньше удивления от встречи с новым миром. Но страха, сопутствующего рождению, нет – Цитадель встречает своих новых детей почти нежно, хоть пыль и сушит горло в первые минуты.

Есть два способа попасть в Цитадель, если не считать Зова: Печать и зеркала. Печать – обычное дело: новых безликих встречают специально подготовленные сервы, их задача – объяснить им, что с ними произошло и почему им теперь понадобится вся их воля, чтобы не лишиться души. Зеркала, отправляющие в Цитадель, напротив, редкость, и если кто-то приходит с помощью зеркала, это значит, что какой-то Рыцарь особо отметил этого человека.

Цитадель еще толком не действовала в этой стране, когда Мастема увидел Селед, и просто поставить на нее Печать было бы опасно. Мастему ждали дела на островах: пираты подавали большие надежды, их пахнущие рыбой мистики увлеклись обещаниями Цитадели, и надо было подчинить их окончательно. Но это означало оставить Селед практически одну, не считая нескольких учеников, и с Печатью – а Гвардия не дремала, а Селед была возлюбленной Азраэля… Мастема, уже успевший понять, что значит потерять самое дорогое по глупости, решил не рисковать и подарил ей зеркало.

Когда кто-то использовал такое зеркало, Цитадель сообщала об этом Хранителю. Поэтому он сам встретил Селед внизу. Он застал ее сидящей у стены, яростно пытающейся стереть с лица стойкий, липкий слой сумрака. Хранитель сделал еле заметный жест, и лицо Селед очистилось. Еще движение – и все ее тело будто отбросило от себя серые хлопья, открывая кожу.

Селед прикрылась руками, подозрительно глядя на Хранителя, ощупывая глазами стены, высокий потолок, изъеденный бороздами пол, и на нем косые полосы света, но не солнечного. По человеческим меркам это место нельзя было назвать иначе как зловещим, но Селед не пришло это в голову. На уровне глаз в стенах были укреплены небольшие шары с шипами – они излучали свет. Один из шаров – почти рядом с Селед – мигал, будто захлебываясь. Это раздражало, и женщина привстала, чтобы слегка повернуть его против часовой стрелки и вдавить глубже в нишу. Она откуда-то знала, как с ними обращаться. После этого шар засветился так же ровно, как и соседние.

– Добро пожаловать, – улыбаясь, сказал Хранитель. Селед еще не произнесла ни слова, если не считать раздраженного шипения, но он уже все понимал. В ее резких движениях и требовательном взгляде (удивление, любопытство, но ни капельки страха!) Хранитель безошибочно увидел: эта женщина сможет стать Рыцарем Цитадели. Мастема не ошибся, отдав ей зеркало.

Хранителя кольнуло чувство узнавания. На лицо Селед падали тени, но… Хранитель шагнул ближе, чтобы проверить себя: тени в этом месте ложились так причудливо, что легко можно было ошибиться. В данном случае – принять втайне желаемое за действительное. Но нет, это не ошибка. Длинные рыжеватые волосы, бесцветные холодные глаза – Селед была точной копией той, про кого Мастема спросил: «А ты не сможешь вернуть ее?» Можно сказать, что его сын справился сам – встретил в мире Садовников женщину с точно таким же лицом и поставил на нее Печать. Это звучало нелепо, невозможно – но это было так. Зачем он сделал себе эту игрушку? Она только усилит его боль, потому что не даст забыть. Но в чем-то Хранитель понимал его.