Валентина Спирина - Девять Жизней. За час до полудня

Мне ночь шептала – проходи, ложись,
Глаза закрой и наслаждайся негой.
Твой сладкий сон – твоя вторая жизнь,
Подушка – облако и покрывало – небо.

Ночь прятала меня от света звёзд,
Задвинула все шторы в моём доме,
А лежу и думаю всерьёз,
Что жизнь во сне проходит, словно в коме.

Не оставляет ночь следов своих,
Мне темнота покоя не приносит.
Вот нужно спать, а я пишу стихи.
Душа не спит. Душа свободы просит.

Я стихов для детей никогда не писала,
И сегодня, впервые пишу.
Но уверена, ты же всегда понимала,
Что я вами живу и дышу.

Моя самая старшая дочка Алёнка,
Тёплый, яркий солнечный свет,
От момента рождения, с первых пелёнок,
И на всем протяжении лет.

Помню, сказки тебе я когда-то читала,
Рисовать мы учились читать,
Помню, первое слово «папа» сказала,
Помню, как начала ты вставать.

Помню, как не любила ходить ты в садик,
Как кричала – «Хочу домой»!
Как просила тебя я – «Бога ради,
ты же знаешь, что я с тобой».

Помню каждый твой первый шаг и победы,
И храню твою прядь волос.
Помню, как с папой упали с велосипеда,
Как тебя он домой привёз.

Как ты плакала: – «Мама! Ведь мы же упали!
Прямо в лужу! Я грязная вся!»
А потом много лет мы над этим смеялись,
Ибо, плакать же вечно нельзя.

Помню всё. Как учили стихи и уроки.
Или как не учили совсем.
Как мы вместе с тобой покоряли пороги
Каждодневных обычных проблем.

Ты росла, становилась умнее и краше,
С каждым часом, минутой, днём.
Дочка. Леночка. Милая наша.
Мы с тобой одним вздохом живём.

Далеко мы, но разве имеет значение,
Расстояние, если душой,
Я с тобою. И это стихотворение
Я пишу одним сердцем с тобой.

Я говорила сотню тысяч раз —
Мне чувства проще выразить стихами,
Чем объяснять простые истины словами,
Я не умею отвечать лишь парой фраз.

Я не могу придумывать эмоции,
Я напишу, скажу, всё то, что есть внутри,
Ведь всё, что нравится, во мне огнем горит,
Я не раскладываю всю себя на опции.

И если не понравится – скажу,
Молчать не буду. Притворяться тоже.
Я чувствую душою, сердцем, кожей.
Я через чувства воздухом дышу.

Я мечтаю однажды проехаться
По России огромной моей,
Путь железной дороги вертится
В хороводе февральских дней.

Для начала на старом автобусе
Я приеду в столицу страны.
И Москва на моем личном глобусе
Яркой былью ворвётся в сны.

Дальше, «Красной Стрелой» до Питера,
Здравствуй, Смольный. Привет, Эрмитаж.
Невский берег, ногами вытертый,
Может, ты, отдохнуть мне дашь?

Дальше я от вокзала Ладожского
Сяду в поезд, идущий в Курск.
Вспомнив битвы с ордами вражескими,
За погибших в душе помолюсь.

Снова поезд, стакан в подстаканнике,
Самоварная Тула, мчусь.
Оружейник в промасленном фартуке
Сотни лет сохраняет Русь.

Полторы тыщи вёрст на поезде,
Город воинской славы страны.
Севастополь – ты в вечной повести,
Твой народ и твои сыны.

И опять поезд мчит, качается
Вереницей железных дорог.
Там где солнце для нас начинается,
Здравствуй, город Владивосток.

Если, правда, вот так проехаться,
Сквозь десяток границ часовых,
Мне, наверно, не хватит месяца,
Я за час написала стих.

На светофоре бабушка замешкалась,
Тяжёлых сумок не смогла поднять,
Водители сигналят, стали нервничать:
– Ну сколько можно тебя, бабка, ждать!

И лишь один водитель, не ругается,
Он молча вышел, сумки её взял.
– Я помогу, – сказал и улыбается.
– Куда идёшь-то?
– Мне бы на вокзал…

Открыл мужчина двери внедорожника,
– Ты, мать, садись, доедем с ветерком.
Бабуля села очень осторожненько,
Мужчина, ведь, совсем ей незнаком.

Доехали. И, стоя у вокзала,
Бабуля рыться в сумках начала.
– Ну вот! Нашла! Платочек развязала
И денежки мужчине подала.

В ответ мужчина только улыбнулся,
– Не денег ради я тебе помог.
А бабушка в ответ:
– Пускай вернутся,
Твои дела двойным добром, сынок.

Привет, Валюшка, я тебе пишу, из года аж две тысячи тридцатого.
Смешно сказать – в противогаз дышу, не всем хватает воздуха проклятого.
Ты представляешь, кончились леса и наши все мещерские трущобы.
Над голой степью птичьи голоса звучат, как поминальный звон над гробом.
Ты представляешь, ты ещё жива, здоровья нет и выпали все зубы.
А твоя, лысая теперь уж голова, блестит на солнце, словно таз соседки Любы.
Да, птицы есть, но странные они, две головы, два клюва, восемь крыльев.
Да и поют не так уже они, как старый клавесин, покрытый пылью.
Вчера медведь по городу ходил, облез совсем от химии бедняга.
В пруду, за домом нашим, крокодил, но мелкий очень, ну его, салага.
Ах, да. А дома нет уже давно, снесли и там теперь завод какой-то.
А вас переселили в странный дом, похож он на остатки самолета.
Но всё фигня, ведь для тебя важней, что у детей твоих сложилось лучше,
Аленка старшая в Карелии своей, живет с ребёнком и, конечно, мужем.
А Женечка, закончив институт, уехала на космодром Восточный.
Её Антона, вроде бы в Китай зовут, но этого, увы, не знаю точно.
Твой Фёдор, молодец, спортсменом стал. Он мира чемпион, олимпиады.
Он столько раз тебя с собою звал, а ты не едешь, говоришь – не надо.
Про мужа ты хотела бы спросить, а он всё так-же, лежа на диване,
Как пиво пил, так продолжает пить. Он вечно молодой и вечно пьяный.
Сказать забыла – городов уж нет, кругом одна Москва, большая очень.
И вся страна – один большой скелет. И не понять где сердце, печень, почки.
Ты там консервы больше запасай, пусть не на сотню лет, но хоть на двадцать.
И если можешь, лучше уезжай, потом уж поздно будет вам спасаться.

– Он был сине-зелёно-красным,
С позолоченно-пошлым кантом…
– Да… в лиловых разводах грязных,
Серебро и нить аксельбанта.

– Да ты бредишь! Придумал тоже!
Там лицо юной девы было.
– Не лицо там было, а рожа!
Той, которая не любила.

– Блин, ребята, курить бросайте!
Или мне своего отсыпьте.
Был цветок на мокром асфальте,
И обломок облезшей кисти.

– Ну ты выдал. Цветок-то откуда?
Да ещё, сквозь асфальт. Нелепо!
– А ты, что же, не веришь в чудо?
И твой максимум – сказка про репу?