Александра Нюренберг - Превратись. Вторая книга

Высокий человек в шляпе прислушался к звуку разбивающих грязь копыт и даже слегка повернул голову. Накрепко выскобленный подбородок, в котором припрятали пару картофелин, занял часть небосвода. Серая Бриджентис меркла, причём, напрашивался тихий сопровождающий звук подёргиваемой струны. Нос под шляпой тоже был неплох – но не более одной картофелины. На нём имелись веснушки.

Конь заржал, как полковая труба, предостерегающе. Потом произошло ужасное – его тёмно-рыжее тело заволновалось, и высоко поднялись две подковы. Уже не ржание – рёв пронёсся над тихим селом. Слабо пробился человеческий голос, Веда видела, как лохматый мальчишка боролся с конём, повисая на взмётывающейся и спадающей чёрно-рыжими струями гриве. Взболтнулись тонкие ноги в подкатанных штанцах, по лодыжки они были в чёрных носках грязи. Грязь тоже разлеталась красивыми брызгами. Веда приложила кончики пальцев к губам и заворожённо следила, хотя зрелище обещало неладную развязку.

Подул восточный ветер, осины испуганно затряслись. Конь встал свечкой и рокотал, как гром.

Житель в шляпе проницательно взглянул на Всеволода, мельком на Веду. Осины успокоились. Обернувшись, он рявкнул:

– Бранко!

Конь примолк, хотя ржание всё ещё плескалось по округе. Блестящие полукружья подков опустились. Мальчик плаксиво ругался, хлопая коня ладонью по вздымающемуся огненному боку.

Глядя на Всеволода, человек сбил шляпу на затылок и, не обращая более внимания на уводимого коня (тот оборачивался, выворачивая маслянистую шею и страшными глазами смотрел на Всеволода), сделал шага два в своих великолепных сапогах.

– Устали? – Спросил он резким сильным голосом. – Издалека? Тут ведь поблизости ни полдома нету… до самой столицы.

Он холодно хохотнул, но враждебности в этом звуке, в отличие от конского ржания, не было.

Всеволод объяснил:

– Мы едем на заводы… к востоку.

Тот подумал, кивнул.

– А… На заводы. – Неторопливо сказал сам себе. – Да, ну да.– Подтвердил он. – Правильно едете.

(Он кинул взгляд на сиротливую лягушечку.)

– А вы, мыслю, инспектор? Так?

Всеволод пожал плечами.

– Не совсем.

Шляпа съехала на затылок – непонятно, как она держалась. Волосы он стягивал аптекарской резинкой и на широкое плечо спускался хвост.

Владелец шляпы и хлыста уважительно ухмыльнулся.

– Да… Да. Конечно. Как скажете, товарищ инспектор.

Он подмигнул – его небольшой выпуклый глаз утонул над грубо очерченной скулой, а другой испытующе смотрел на Всеволода. Засим оба сощурились, и на щеках, как печёные яблоки, проткнулись две ямочки – он улыбнулся.

– Идёмте до дому.– Предложил он. – Отдохнёте, хозяйка чего соберёт.

Он издали поклонился Веде – слегка – и сдвинул шляпу на бок.

– Моя хозяйка, – шёпотом заговорил он, подступая к Всеволоду и делаясь словоохотливым, – тоже… зелье. Ничего себе. Увидите. Беда с ними.

Он направился по сладко чпокающей дороге, то и дело оборачиваясь к Всеволоду и всякий раз приподнимая брови при виде Веды. Эта последняя наслаждалась отменной картинкой – и, впрямь, между лопаток свисал у него гладкий хвост волос, а широкие плечи были неподвижны, как нарисованные. Сапоги замшево лоснились, хлыстик он сунул за голенище.

Он ввёл их в те ворота, из которых вывели злого коня. Двор огромный, как площадь, с декоративным беспорядком, когда всё под рукой, им понравился. Дверь летней кухни была приоткрыта, там что-то тихо двигали, чем-то погромыхивали и с ласковым шорохом пересыпалась мука.

– Тата! – Позвал человек в шляпе. – Я тебе хороших людей привёл.

В кухне стукнуло, подвинулось, тяжёлые шлепки босых ног – и за нескрипнувшей дверью показалось волшебной красоты женское лицо – круглое, с дугами соболиных бровей и пухлым лаковым ртом с изогнутыми вверх уголками. Золотисто-коричневые мелкие кудри окружали портрет.

– Ух ты. – Сказало лицо, улыбаясь.

Глаза карие, гранёные, как два камня в кольцах, быстро предложили острый взгляд мужу.

Тот обстоятельно сказал:

– Ты не сова, Тата, не ухай. Возьми вот и ублажи. Господин инспектор на заводы едут… смелый человек, да устал. Сечёшь?

Красавица Тата немедленно распахнула дверь, показав могучее стройное тело, любовно убранное в тонкую рубашку с высоким поясом и пышную юбку, подоткнутую выше крупных, как орудийные дула, колен.

– Что ж мне… Я с удовольствием. – Высоким и нежным голосом молвила она, тесно сторонясь. – Когда товарищ смотритель…

– Твоё удовольствие нас не касается. – С притворной строгостью возразил муж красавицы, заходя первым, и взглянул на Веду.

Повинуясь этому доброму знаку, она вошла первая и увидела чудесную, тонко присыпанную свежей мукой кухню с большой и тёплой плитой.

– Хорошо у вас. – Сказала она, уяснив, что хозяйка не намерена извиняться за беспорядок, а, улыбнувшись, метнулась и выставила со стуком два креслица на железных ножках.

Супруг её, дождавшись, чтобы гости уселись, поместился с хлыстиком на кожаном узком диванчике, спиною к окну. Шляпу повесил себе на колено.

Тата, облокотившись на стол, между горкой теста и мучным мешком, из которого тонко сыпалось на пол и на босые её ноги, пылко разглядывала Всеволода и Веду.

Они назвали свои имена. Хозяин привстал со шляпой на коленях.

– Карл.

– Необычное имя. – Заметила Веда, протягивая руку к тесту и отщипывая кусочек.

Тата сделала то же, и обе синхронно запустили тесто в уста.

– В честь, значит, окрестили годаньского президента, с которым у Сурьи было перемирие на вечные времена. – Солидно объяснил Карл, положив ладони на квадратные колени.

Тата, жуя тесто, вмешалась:

– То сестрица ваша, товарищ инспектор? Будто сродственное что есть.

Под взглядом мужа она умолкла, хотя спервоначалу не собиралась ограничиться одним вопросом, и упрямо отвела глаза.

– Соловья баснями не кормят. – Сказал ей Карл, не дав Всеволоду ответить.

Тата оторвалась от стола и распахнула дверцу буфета – в полутьме запестрела горка маленьких яиц. При виде их Всеволод сел прямее, а Веда поцокала зубами – совсем незаметно.

– Разве что яишню, если на скорую руку? – Заволновалась совсем не ленивая Тата. – Свежие.

Карл посмотрел на гостей и поднял руку – ладонь ребром.

– Это вздор, Тата. Люди далеко едут, что они – яичницы не видали? Пироги дай.

– Ах, ну да. – Обрадованно сказала Тата и бешено отворила несколько дверец – и так быстро, что нежданным гостям померещилось, что у неё не одна, а несколько пар рук, выставила на стол и мигом заставила его прекраснейшими пирогами – тут имелись и большие, и в ладонь, и такие, что разве в обеих руках насилу удержишь.

– Вы-то, смотрю, свеженькие, умытые, а ведь издалека трепитесь.– Сотворив такие чудеса, цеплялась любопытная Тата, показывая, где умыть руки и тут же подавая полотенце.